Напомним, в начале апреля текущего года Фонда Сорос-Казахстан заявил о прекращении своей деятельности и трансформации в экспертно-аналитический центр CAPS Unlock (Central Asian Policy Studies). Он будет проводить исследования и организовывать общественные дискуссии по вопросам Центральной Азии.
В интервью корреспонденту inbusiness.kz руководитель закрывшегося Фонда Сорос-Казахстан и соучредитель новой организации – CAPS Unlock – Аида Айдаркулова ответила на волнующие вопросы о показателях фонда за время работы, судьбе НПО и причинах кардинальной трансформации в новую организацию.
– Аида, почему активность фонда была практически остановлена в 2022 году? Связано ли это с январскими событиями, влиянием РФ или Китая?
– Кто-то из наших партнеров мне сказал, что очень сложно представить себе историю без Фонда Сорос-Казахстан. В 2022 году наша деятельность была слегка приостановлена в связи с тем, что мы ждали результатов трансформации. В фондах “Открытого общества” трансформация началась 2-3 года назад с центральных офисов. Там начали пересматривать подходы к управлению, организации, продвижению собственных стратегий по всему миру. Постепенно через эти изменения начали проходить региональные фонды. В 2021 году нам было сказано пока не трогать свои бюджеты, поскольку ожидаются большие перемены в регионе Евразия.
Так совпало, что в Казахстане были январские события, потом началась война, но это совпадение. Приостановка деятельности связана с тем, что руководство выбирало подходы к трансформации фонда в регионе Евразия. В 2022 году мы просто прекратили выдачу грантов. Как только нам стало известно, в какую сторону мы будем трансформироваться, мы выдали заключительные гранты партнерам.
– Будет ли опубликован список грантов, выданных в 2022 году?
– Обязательно. Мы давно публикуем список грантов по годам и регионам. За 2022 год финализируются данные, и на днях они будут на сайте.
– Сколько еще времени будет доступен сайт ФСК?
– Мы не планировали точно, но, поскольку там есть архивные материалы, которые могут представлять интерес, думаем, что сохраним его на какое-то время в архивном режиме, чтобы был доступ к исследованиям, отчетам. Как мы выступали тут за прозрачность, так и хотим это оставить настолько, насколько это возможно технически.
– Более 10 лет назад ФСК объявил себя посредником в формировании общественной политики в Казахстане. Как Вы считаете, эта миссия была осуществлена?
– Думаю, нужно какое-то время, чтобы переосмыслить и дать оценку тому, удалось нам это или нет. Навскидку мне кажется, что частично удалось там, где диалог был возможен и государство было открыто к нему. Диалог гораздо эффективнее, когда он происходит с группой лиц или организаций, объединенных единой целью, вопросом или проблемой. Мы не брали на себя все сферы общественной жизни, чтобы быть посредником по всем вопросам. Мы хотели быть посредником в вопросах, которые лежали в наших стратегических интересах. Например, прозрачный бюджет. Мы продвигали вопрос, что налогоплательщики имеют право знать, куда тратятся их деньги и насколько эффективно. Отчет правительства по бюджетным тратам выглядел технически, в нем могли разобраться только эксперты. Нам же хотелось, чтобы любой гражданин, озадачившийся этим вопросом, мог понять его. В числе первых мы подняли в стране вопросы гражданского бюджета, понятного каждому. И рады, что сейчас есть обязанность каждого министерства и исполнительного органа публиковать такой бюджет.
Другой пример, когда встал вопрос формирования четвертого бюджета сельских и поселковых округов. Было важно, чтобы граждане не только могли узнать, куда были потрачены деньги, а вместе с акиматом определять, что в приоритете для финансирования в поселке. Таких примеров много. Это инициатива прозрачности добывающих отраслей, вопросы оказания бесплатной юридической помощи и т. д. Это те области, как мне кажется, где нам удалось добиться хороших результатов.
– Нужен ли вообще такой посредник или общество должно напрямую разговаривать с государством?
– Считаю, что такие посредники нужны. Это позволяет объединить мнения или проблемы людей, кого этот вопрос волнует, и на экспертном уровне поднимать это в диалоге с правительством.
Что, наверное, нам не удалось. Мы говорили, что хотели стать посредником не только между государством и гражданским обществом, но и между бизнесом. Здесь вышло сложнее. Хотя были проекты, в которых мы вместе с бизнесом работали и пытались выстроить трехсторонний диалог. Было не так много точек пересечения, так как у бизнеса есть собственные отраслевые организации, которые заняты тем же. В местах, где пересекались государство, гражданский сектор и бизнес, мы старались выстраивать эти взаимоотношения.
Начали дискуссии по поводу финансовой инклюзии. Это новая инициатива, которая заключается в том, чтобы интегрировать в общество людей с инвалидностью. Это доступ пользователей колясок к банкоматам, к кредитам (он осложнен). Думаю, ценность фонда была просто огромная в проектах, где удавалось поднять голоса и проблемы людей, которых не замечают и о которых не задумываются.
– Построил ли за годы работы ФСК гражданское общество в Казахстане, как заявлялось ранее в его намерениях?
– Я думаю, что да, потому что подавляющее большинство активных организаций было поддержано нами. Потом уже появлялись новые и до сих пор появляются. Мы видим, что там, где возможна совместная работа и есть заинтересованность, организации выступают экспертами, медиаторами в различных вопросах. Они достойно представляют Казахстан на больших и малых мероприятиях. Если мы говорим об инструментах в области прав человека, то государство отчитывается по выполнению положения конвенции с определенной периодичностью. Но, помимо государства, альтернативный отчет представляет гражданское общество страны. Отрадно, что казахстанские представители гражданского общества достойно это представляют. Мы видим большое наследие за собой и надеемся, что оно будет еще долго жить и дальше процветать.
– Почему ФСК оставался в Алматы на протяжении всех этих лет, в то время как все госорганы и международные организации давно переехали в Астану?
– Мы не международная организация, а казахстанский фонд, который финансировался частным филантропом. Большинство наших партнеров находились в Алматы, и нам было логичнее оставаться здесь. Но при этом в рабочих группах или встречах с госорганами мы всегда были представлены в Астане.
– У правительства был специальный список донорских организаций, которые могут вести свою деятельность в Казахстане, ФСК и Институт “Открытого общества” еще находятся в этом списке?
– Да, находятся, и я надеюсь, что будем. Мы не новая организация, а просто прошли перерегистрацию.
– С чем связана трансформация фонда в аналитический центр исследований CAPS Unlock (Central Asian Policy Studies)?
– Как я уже сказала, трансформация связана с глобальным изменением подхода управления всеми фондами. Фонды “Открытого общества” – это большая организация, которая работала на каждом континенте, где были региональные фонды, в которых были представлены фонды “Открытого общества”.
Когда Джордж Сорос задумывал фонд “Открытое Общество”, то не думал, что это навсегда. Озвучивались разные периоды, в которых Джордж думал, что эти фонды будут существовать. Например, если брать Центральную Европу, страны Балтии, то там фонды закрылись еще в начале 2000-х – 2010-х или были переформатированы. Видимо, очередь дошла и до нашей части света. Кто-то видит в этом связь с событиями, которые происходят и происходили. Но этой связи нет.
– Что будет со штатом сотрудников? Не сталкиваются ли они с проблемами трудоустройства?
– Люди, проработавшие в нашей сети, обладают большим социальным капиталом, это выход на партнеров, связи, понимание поля и т. д. Этот опыт может быть интересен и востребован в других организациях.
Если говорить про нас, то есть разные истории сотрудников, которые ушли. Есть те, кто устроился на работу на следующий день. Другие взяли паузу, и таких большинство, кто-то радикально сменил сферу деятельности. Надеюсь, что тот набор компетенций, порядочность, ценностные ориентиры, знания, умение организовывать процесс и мероприятия сильно пригодятся.
Не могу сказать, что проблем с трудоустройством нет, потому что рынок маленький и международных и некоммерческих организаций и благотворительных фондов в Казахстане мало. Надеюсь, что у них будет небольшая финансовая подушка для того, чтобы подумать, куда дальше двигаться в своей карьере.
– Как будет работать новый центр, что он будет производить? Что меняется в модели управления?
– Многое меняется. Во-первых, мы остаемся казахстанской организацией, но у нас меняется учредитель. Если раньше им были фонды “Открытое общество”, то теперь у нас два соучредителя – это я и Наргиз Касенова, которая сейчас работает в Центре Дэвиса Гарвардского университета, возглавляет программу Центрально-Азиатских исследований. Она известный политолог, много лет работала в КИМЭП, хорошо понимает геополитику.
Меняется фокус. Теперь мы будем заниматься исследованиями в ЦА на темы, которые волнуют нас и страны. Мы видим, что много дискуссий, касающихся ЦА, происходит на мировом уровне, но без учета нашего мнения. Не всегда есть возможность представить собственное видение и дать экспертную оценку. Мы хотели бы изменить это, необходимо, чтобы у нас было экспертное место в этих дискуссиях и возможность внести свой вклад в решение региональных либо глобальных проблем, где есть роль региона. Например, это вопросы климатических изменений, выработки стратегий крупных игроков (Европейского союза в ЦА), политики США в ЦА и т. д. Также нашей задачей является объединение экспертного сообщества в нашем регионе. Много говорят об интеграции, кооперации, но зачастую это теоретические вещи. Это процесс, и он займет какое-то время. Важно, чтобы в нем были задействованы разные сегменты регионального сотрудничества.
Мы остаемся привержены вопросам открытого общества и хотели бы, чтобы наши проекты несли в себе ценности открытого общества. Это открытый, равноправный диалог с разными, заинтересованными людьми. Тут наша модель управления не меняется. Как мы следовали вопросам надлежащего управления как Фонд Сорос-Казахстан, так и хотим оставаться в этой парадигме. Поэтому высший орган – попечительский совет сформирован с учетом многообразия всех стран, входящих в ЦА, за исключением пока Туркменистана.
– Сможете ли вы дальше заниматься грантовой деятельностью?
– Я надеюсь, что да, и мы хотели бы. Но теперь мы будем сфокусированы на исследованиях и дальнейшем продвижении этих исследований, объединении экспертного сообщества. Гранты будут доступны только для тех, кто работает в этой области. Как прежде, мы, к сожалению, вряд ли сможем работать с бывшими партнерами. Надеемся, что сможем выстроить новые взаимоотношения в обновленном формате.
– Что будет дальше с проектами фонда в Казахстане? Как НПО будут выживать после закрытия фонда?
– Это большой вопрос. Мы давно говорили о трансформации и ни разу не лукавили перед своими партнерами, что будет что-то грандиозное. Был период неизвестности, и тогда мы говорили, что необходимо думать о диверсификации финансовых источников. Хотя и без трансформации один из постулатов устойчивости – иметь несколько финансовых "ножек". Наши партнеры всегда следовали этому. Надеюсь, что в какой-то мере это поможет им. С другой стороны, в прошлом году мы давали заключительные гранты, которые позволят на какое-то время выстроить новую модель поиска средств. Думаю, что партнеры с этим справятся.
Конечно, это сложно делать в условиях Казахстана, где доход средний и выше среднего. В практической плоскости это означает, что средства на развитие, которые выделяются разными странами и большими финансовыми институтами, недоступны для Казахстана, потому что мы сами предоставляем такую помощь. Плюс есть огромные средства в бюджете, есть министерство информации и общественного развития РК, цель которого – развивать гражданское общество в Казахстане. Там есть хорошие бюджетные деньги на поддержку инициатив некоммерческих организаций, физических лиц.
Есть и другие гранты, доступные в Казахстане. Пусть это небольшие деньги, но тем не менее средства в рамках программы малых грантов посольства. Остаются еще игроки, которых нужно рассматривать как серьезных. Это USAID, делегация Европейского союза в Казахстане, которые тоже объявляют конкурсы. Думаю, нужно еще присматриваться к вопросам краудфандинга, когда для финансирования какой-то инициативы объявляется сбор средств.
Нам очень радостно, что за годы существования ФСК через пример отдельно взятого филантропа Джорджа Сороса мы показали, что это часть философии и бытия человека, у которого есть финансовые возможности поддерживать вещи, которые выходят за рамки его бизнес-интересов. Плюс все гражданское общество столько лет говорило о корпоративно-социальной ответственности, и мы видим, что бизнес туда идет. Надеюсь, что наши партнеры достаточно устойчивы и сильны для того, чтобы найти другие источники финансирования.
В отличие от других доноров, ФСК давал институциональную поддержку организациям, а не проектную, как делает большинство. Мы говорили, что организация должна развиваться как отдельно взятая структура, как единица. И старались поддержать стратегические интересы организаций, чтобы они не переходили от донора к донору и подстраивались под их нужды, а были способны реализовывать собственную миссию и стратегическое видение.
– Какой объем средств фонд выделил на финансирование НПО за время работы?
– На сегодняшний день мы выделили свыше 100 млн долларов, это только грантовая поддержка Фонда Сорос-Казахстан. Точно подсчитать сложно из-за курсовой разницы в разные годы. Это не считая таких вложений, как рабочие места, заработные платы, вклады в экономики и т. д.
Мы частный фонд и не должны забирать на себя функцию государства, хотя можем это сделать. Мы просто хотели, чтобы жизнь улучшалась. Когда работали с людьми с инвалидностью, то говорили, что сложно измерить успех. Это не финансовые показатели. Общественные отношения развиваются по собственной траектории, где-то уходят в минус, где-то в плюс. Тогда мы говорили: если благодаря нашим проектам жизнь хотя бы одного человека физически улучшилась, вот он, наш успех.
– Согласны ли Вы с тем, что НПО изначально не заинтересованы в решении проблем, с которыми они в теории должны бороться, поскольку иначе потребность в их существовании и финансировании отпадет? Насколько, на Ваш взгляд, в таком случае есть смысл выделять институциональное и проектное финансирование НПО в течение многих десятков лет, если им заведомо нет стимула решать заявленные ими проблемы?
– Такой вопрос заведомо ставит все некоммерческие организации в разряд грантоедов. Но это не так. Организации все разные. Нам повезло работать с организациями, которые несут в себе ценностную составляющую. Подавляющее большинство наших партнеров из числа НПО несут в себе заряд перемен в областях, в которых работают. Иначе работать с нашим фондом было бы сложно, потому что мы всегда были ценностной организацией. У разных организаций разные результаты, и люди разные, кто-то больше ориентирован на результат, другие – на процесс. Наверное, вопрос больше о том, что некоторые организации не приходят к решениям, потому что застревают в процессе. Надо смотреть шире, ведь и в государстве есть вопросы, которые не решаются в течении 30 лет. Мы видим, что многие сидят в своих креслах годами и имитируют процесс.
Тем не менее я считаю, что важный шаг делает государство в плане включения голосов некоммерческих организаций в вопросы, которые они решают, и каждый высказывает свою точку зрения. Поэтому в этом смысле переставать финансировать неправильно. Нужно продолжать. Это жизненный процесс. Те, кто не ценностный, сами выпадут из этого процесса. Но есть те, кто знают, зачем работают, и они дойдут до конца.
– Многие НПО, которые получали финансирование от ФСК, в том числе на проекты по бюджетной прозрачности, не публикуют детализированные годовые финансовые отчеты. Считаете ли Вы это проявлением двойных стандартов?
– Не обязательно. Опять же нужно помнить, что некоммерческие организации разные. Вообще, законодательство некоммерческих организаций – это зарегулированное, где-то даже "минное" поле. Для того чтобы выполнять свою миссию в соответствии с законодательством, нужно содержать серьезный штат людей, особенно если речь идет о получении иностранного финансирования. Не все НПО могут себе это позволить. Здесь роль министерства информации и общественного развития заключается в том, чтобы эти стандарты устанавливать на ценностном уровне, а не санкциями. Любое министерство существует для того, чтобы помогать, а не для того, чтобы надзирать или контролировать. Это не только про финансовый отчет. Нужно уметь рассказывать, какой результат это дало людям. Считаю, что нам нужны методы, которые будут помогать организациям быть заинтересованными в том, чтобы самим рассказывать о том, сколько денег они получили и что сделали на них.
– Случалось ли такое, что какой-то объем грантовых средств был похищен за годы существования ФСК?
– За 13 лет работы в фонде я не помню ни одного случая хищения. Да, было какое-то использование, но, поскольку у нас выстроенные финансовые процедуры, перед каждым траншем мы всегда проверяли, как использовались предыдущие деньги. Если что-то шло не так, то мы всегда принимали меры. Были возвраты средств от организаций, да, но по разным причинам.
– То есть нет такого, что появился черный список грантополучателей?
– Был список организаций, которые недослали какие-то отчеты. Если, условно, эта организация подавалась, мы информировали наш попечительский совет или экспертный комитет о том, что они плохо закрыли этот проект. Плюс мы всегда по базе проверяли, сколько налогов отчисляет та или иная организация. Если где-то не билось, то это уже был тревожный звонок.
– Помогли ли грантовые средства, выделенные названным НПО, действительно радикально изменить ситуацию с правами человека, свободой слова, доступом к информации и бюджетной прозрачностью в Казахстане за прошедшие десятилетия их существования?
– Есть разные метрики. Мы можем пойти по формальному пути и ставить галочки. Как измерять ситуацию с правами человека? То, что Казахстан является членом почти всех конвенций и международного договора в области прав человека, тут можно ставить жирную галочку. То, как эти рекомендации и решения по индивидуальным делам, по нарушениям положений этих конвенций исполняются, тут можно оставить поле открытым.
Если смотреть на бюджетную прозрачность. Само наличие гражданских бюджетов – это галочка, а то, как он используется, в этой области еще много работы. Мы не говорим, что полностью выполнили свою миссию. И это не только и не столько ответственность фонда, а нас, как общества, дальше продолжать улучшения, которые мы когда-то начинали как фонд. В этом смысле эстафета продолжается, и мы рады, что партнеры остаются привержены этим областям. Формализованный подход к измерению успеха неправильный. Нам нужны работающие институты, механизмы, там еще много работы.
Читайте по теме:
Более миллиарда тенге выделило государство на гранты НПО
