За последние пять лет реализованы масштабные реформы, через кардинальную трансформацию прошла политическая система, – резюмировал глава государства в ходе обращения к народу с сентябрьским посланием. Касым-Жомарт Токаев отметил, что фундаментальные изменения происходят в общественном сознании, повышается уровень правовой культуры граждан, в обществе формируются новые модели поведения и укореняются новые ценности. По словам президента, идет строительство справедливого Казахстана. В каком направлении необходимо двигаться казахстанскому обществу для того, чтобы намеченные цели были реализованы? Мнением поделился директор Института актуальной политики (ICP), доктор социологических наук, ассоциированный профессор, индивидуальный член Международной социологической ассоциации (ISA) Сергей Коновалов, передает inbusiness.kz.
– Сергей, 2 сентября, открывая новую сессию, глава государства отметил, что в ходе прошедшей было принято 102 закона. Какие, по Вашему мнению, сыграли особое значение в вопросах политической трансформации страны и развития гражданского общества?
– Конечно, самым резонансным стал так называемый закон "Салтанат". Это закон "О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам обеспечения прав женщин и безопасности детей" от 15 апреля 2024 года. Все перипетии событий, связанных с громкими делами по домашним убийствам, излагать, наверное, смысла нет. Но именно они послужили кардинальному изменению общественных настроений и подтолкнули государство ужесточить законодательство в области домашнего насилия.
В Уголовный кодекс были внесены поправки, которые серьёзно ужесточили наказание за побои, умышленное причинение лёгкого вреда здоровью, средней тяжести. Исключена норма о примирении сторон. Установлено пожизненное лишение свободы за убийство, изнасилование и за насильственные действия в отношении малолетнего лица. Кроме того, введена ответственность за приставание к лицам, не достигшим 16-летнего возраста. Сегодня Казахстан живет на основе нового законодательства, когда побои, наносимые жене, домашнее насилие является уголовно наказуемым. Помимо этого, выстраиваются стандарты реабилитационной деятельности, работа кризисных центров. Это такой комплекс вопросов, нацеленных на то, чтобы решать проблему насилия не только карательным способом, но также профилактикой и предупреждением.
Здесь надо сказать, что в Казахстане проблема насилия еще далека от своего решения и не всегда это возможно делать такими законодательными мерами. Важно посмотреть инструментарий, как делать в целом общественную среду ненасильственной. Это складывается из нескольких составляющих. Во-первых, это доверие между государством и гражданским обществом. Во-вторых, необходимо сделать так, чтобы правительственная политика была менее рестрикционной и более мотивирующей. В-третьих, когда государством благосостояние строится для всех, вне зависимости от различных критериев, включая место проживания, пол, возраст, этническая принадлежность.
В Великобритании, опыт которой мы подробно изучали, профилактика насилия идет от того, чтобы жертвы могли выйти из порочного круга абьюзинга, чтобы они могли формировать свой план жизни, в том числе будучи с детьми, иметь профессию, получить жильё или скидки для его аренды. Наконец, функционирует специальный институт уполномоченного по домашнему насилию, который работает при МВД.
– На Ваш взгляд, нужно ли ещё усилить меры борьбы с насилием?
– Вы знаете, в этом году мы участвовали в конкурсе по имплементации международных стандартов в области прав человека. Мы выиграли по лоту, затрагивающему вопросы домашнего насилия, траффика и выборной системы. Мы уже прошли некоторый этап проработки темы, сформировали пакет законодательных рекомендаций и провели международную конференцию на эту тему 17 октября. В частности, эксперты рекомендуют не останавливаться на принятых мерах по борьбе с насилием. Необходимы нормы, защищающие женщин от сталкинга или преследования, нужно ввести наказание за принуждение к браку, включая воровство невест. Важным видится обновление терминологии, например, по понятию изнасилования. Необходимы защитные меры по таким тонким видам насилия, как финансовый, психологический, социальный. Все это можно увидеть на моем аккаунте в социальных сетях. Но есть глубинные причины того, с чем мы имеем дело сегодня.
Все, с чем мы сейчас сталкиваемся, является результатом столкновение двух потоков сознания. Это постсоветский поток, который двигается большой группой родившихся и воспитавшихся на социалистических ценностях. Мы больше говорим о таком переходном поколении, родившихся примерно в 1960-80-х годах. Это так называемые бэби-бумеры периода позднего комсомольского застоя. Они пережили сложные 1990-е годы, но их транзитный опыт ещё не завершен. Они продолжают переживать переходы. Это ковидный период, январские события. Всё указывает на то, что у этого поколения есть миссия перехода и они с ней будут иметь дело, по всей видимости, всю жизнь. Это будет лучшим исходом, если они увидят конечные результаты транзита. Есть такой проект Европейского Союза "Застрявшие в транзите". Это идёт речь о постсоветских поколениях, которые сейчас пытаются найти свою идентичность и оптимальную жизненную модель.
Встречное сознание – это как его называют сознание цифрового поколения. Есть различные теории молодежи – GenZ одна из них. Это поколение, родившееся на рубеже 2000-2015 годов. Они не основываются на принципах коллективной ответственности, скрупулезном следовании некоторым моральным или предустановленным правилам. Для этого поколения важно иметь комфорт и ментальное здоровье. Всё остальное – карьера, образование, окружение, должны служить указанным критериям. Почему я говорю об этих потоках сознания, потому что это показывает основные причины социальных противоречий и конфликтов в нашей стране. Это, пожалуй, корень проблем.
Наш постсоветский опыт диктует выживание и противостояние с воображаемым врагом. Мы основываемся на брутальных принципах. Это культ силы, доминирование мужчин, фетишизация насилия и многое другое по цепочке вплоть до презрения слабости, феминности, чувственности и эмоциональности. Поскольку мы не можем позволить себе минутной слабости, то мы постоянно находимся в таком агрессивно-мобилизационном состоянии. Для нас идеальный образ – это сильный мужчина, глава семейства, способный применить силу либо для защиты, либо для нападения.
Следует понимать, что пока женщины не будут представлены во власти, на уровне принятия решений, то мы не сможем преодолеть насилия. Казахстан должен вернуться к выполнению своих обязательств по обеспечению представленности женщин на уровне принятия решений не менее, чем на 30%. Жизненный опыт и практики мужчин и женщин разные. Если мы хотим гармонизировать нашу общественную жизнь, то нам следует освоить женский опыт и совместить его с мужским. Должно быть больше эмпатии и понимания.
– Президент заявил, что народ Казахстана сегодня живёт в совершенно новой политической реальности. Подчеркнув, что за последние пять лет в стране были реализованы масштабные реформы. Какие изменения, произошедшие в политическом строе государства, Вы можете особо выделить?
– Формальный перечень реформ на слуху. Его можно легко прогуглить. Основной блок изменений пришёлся на конституционную реформу 2022 года. Там был принят ряд изменений, в частности, по либерализации процесса регистрации новых политических партий, снижению выборного барьера, переходу к смешанной модели избирательной системы. Многие вещи затрагивали в целом конфигурацию политической системы, в том числе перераспределение полномочий между ветвями власти. Президент дистанцировался от партийной принадлежности и больше стал играть роль верховного арбитра. При этом был восстановлен Конституционный Суд.
Конституционная реформа 2022 года была ответом на демократические ожидания, возникшие после январских событий. Много гипотез и конспирологических версий звучит по январю, но основное видится, что ситуация достигла высшей точки кипения. Общественное сознание претерпело модернизацию, а политическая система продолжала находиться в стадии авторитарной консервации. Необходимо было переломить эту ситуацию и это было сделано, хотя больше с точки зрения искусства возможного.
В Казахстане сохраняется проблема, которая связана, как это называют паттерном авторитарной модернизации. Это когда модернизация происходит сверху вниз, а не наоборот. Гражданское общество не берёт на себя ответственности, ожидая действий со стороны государства. Поэтому у нас реформы могут осуществляться, но практики остаются прежними. Исходя из этого, нужен глубокий инклюзивный диалог с основными политическими силами, чтобы продвинуть реформы, так скажем, в толще общественных структур.
– Давайте более детально обсудим тему внедрения прямой выборности акимов. По мнению Касым-Жомарта Токаева, этот процесс стал одним из запросов граждан, который государство удовлетворило за последние годы. Как изменилась система? И каким образом это повлияло на демократизацию процессов, происходящих в РК?
– Здесь следует сказать, что, конечно, выборность на местном уровне так или иначе активизирует общественные процессы. Возникает ситуация, когда местные активисты могут не просто транслировать своё мнение, но выдвигаться на должность и делать свои задумки своими руками. В то же время мы изучили зарубежный опыт, как внедрялась выборность мэров городов в Великобритании. Основной подход – это градуированность полномочий, передаваемых от центра на места. Выборность сама по себе не решает. Необходима так называемая деволюция, то есть, чтобы местные органы власти были функционабельны. Мы не просто вводим выборность, но заключаем контракт с данным конкретным городом. Я имею ввиду контракт между правительством и мэрией, что должны быть достигнуты определённые результаты. Key Performance Indicators они называются. При этом важно понимать, что мэр в Великобритании не обладает всей полнотой власти и не отвечает за все вопросы развития города. У него есть конкретный перечень обязанностей, за которые он конкретно отвечает. Это функционирование общественного транспорта, жилищно-коммунальная сфера, безопасность, экология. Но отдельные вопросы могут находится в компетенции городских советов, как например, вопросы застройки.
Мы должны иметь гарантии, что, если изберём акима, он будет следовать программе, которую предложил. Должны быть методы контроля помимо публичных отчётов. Отношения акима с центром должны чётко проговариваться в контракте. Если аким хорошо справляется с обязанностями, то ему должно предоставляться больше свобод и бюджетных маневров. Соответственно, если обратный опыт, то необходимо, чтобы было больше инспекций с центра, чтобы был анализ причин неисполнения.
– Как Вы оцениваете работу концепции "слышащего государства"?
– Это предложение президента Касым-Жомарта Токаева следует назвать важной управленческой инновацией. Конечно, было сложно воплотить практически то, что так красиво звучит. Здесь даже возникло множество мемов. Мы должны сказать, что стало больше вовлеченности организаций гражданского общества, активистов, экспертов в процесс принятия решений. Наиболее отчетливо это видно на примере петиций, e-gov, e-otinish. То есть мы видим, что петля обратной связи появилась. Этому способствует, конечно же, цифровизация. Но как это обычно бывает, мы сталкиваемся и с рисками. Петиционный процесс не до конца регламентирован в части экспертной поддержки и уровневой проработки. Петиции должны иметь право на инициацию, но их тематики должны прорабатываться уже в момент возникновения, а никогда они уже набрали положенное число голосов.
Петиции этого года показали, что они не имели экспертной базы и не получили достаточной информационной подготовки. Здесь смысл в том, что Правительство должно перейти от модерирования петиций к моделированию. Это сложный управленческий механизм, связанный с применением методов социальной инженерии. Цепочка здесь проста: экспертные и исследовательские тематики должны разрабатываться на проактивной основе; вопросы петиций должны обсуждаться сначала в гражданском секторе, среди экспертов и в академических кругах; госорганы должны заниматься исключительно администрированием и имплементацией принятых рекомендаций.
Вот здесь я бы хотел привести пример нашей работы по актуализации Концепции развития гражданского общества, принятой четыре года назад. Как известно, есть такой документ, который рассчитан до 2030 года, он имеет два этапа, первый из которых, преимущественно правотворческий, истекает на следующий год. Когда к нам обратилось Министерство культуры и информации за тем, чтобы помочь с "прочиткой" концепции, мы предложили четкий технологический путь, который включал массовое социологическое исследование, экспертные и глубинные интервью, а также фокус-группы. Основной принцип – это было провести такой инклюзивный диалог с гражданскими активистами, экспертами, всеми теми, кого можно назвать референтными группами. Причём мы акцент делали на тех, кто обычно выпадает из поля зрения акиматов или министерств. Необходимо было услышать голос, так скажем, из серых зон. Ведь в этом суть идеологии слышащего государства.
Мы были воодушевлены тем, насколько наши коллеги откликнулись во время проведения фокус-групп. Большинство из встреч мы провели оффлайн. Можно было ощутить, что есть дефицит коммуникации с регионами, между группами гражданского общества в областях. В результате такого диалога мы собрали уникальную информацию непосредственно от активистов гражданского общества, что нам нужно отремонтировать в нашей концепции развития гражданского общества. Мы также систематизировали те рекомендации, которые были до принятия действующей концепции и сейчас издаём их в виде книги "White Book". От неё мы будем отталкиваться при разработке конкретных вставок или даже разделов нового проекта концепции.
Мы еще учли ошибки прошлых лет, когда для гражданского общества было непонятно, как были учтены их рекомендации. Было сложно отследить этот процесс. Мы предложили по итогам всех социологических и опросных работ сколлекционировать все рекомендации в рамках единой технологической карты. По ней можно будет увидеть саму рекомендацию, её статус или особенности статуса в действующей концепции, обоснование, результаты оценки экспертами, включая стейкхолдеров, то есть чиновников, приемлемости тех или иных рекомендаций. Наконец, итоговая шкала – зелёный, желтый или красный цвет светофора. Так мы выйдем на итоговый документ, который предварительно уже увидели, согласовали как госслужащие, так и представители гражданского сектора. В дальнейшем, конечно, всё будет зависеть от характера согласования и политической воли правительства.
– С приходом Токаева к власти, после долгого перерыва, в Казахстане состоялось уже два референдума. О чем свидетельствует этот момент?
– Ну, прежде всего, это попытка перераспределить ответственность. В течение 27 лет в Казахстане не практиковались референдумы и была череда внеочередных выборов, которые проводились с удобством для власти. Цель – снизить шансы для оппозиции собраться силами. Но чаще всё зависело от внешних обстоятельств, чтобы Казахстану не был навязан некий один выбор не в пользу национальных интересов. Если мы говорим об этом, то надо судить объективно. Не случайно президент Касым-Жомарт Токаев говорит о принципе исторической справедливости.
Референдумы как практический инструмент очень полезен. Это метод прямой демократии. Но дело в том, что в Казахстане выборная система нуждается в капитальном ремонте. Ее базовые настройки сформировались в период расцвета авторитаризма или культа личности, если быть точнее. При этом в технологическом отношении выборы или система референдума у нас сильно отстала. В 2005 году у нас впервые была апробирована система электронного голосования. Но для нас это были первые годы прихода сотовых телефонов. С тех пор прошло почти 20 лет, и мы пережили не только цифровую, но и поколенческую революцию. Как я говорил выше, новое поколение у нас не мыслит жизни без цифровизации. Для них голосование было бы более приемлемым по телефону. Они не идут на избирательный участок, чтобы заполнить бумажный бюллетень. А новое поколение, о котором мы говорим, уже давно вступили в избирательный возраст. Самым младшим здесь по 18 лет, они родились в 2006 году. Причем в западных странах уже с полной серьезностью рассматривают возможность снижения возраста голосования с 18 до 16, планируют распространить это право на более младшую возрастную группу, то есть старших школьников или подростков. Это обоснованно, учитывая, что современные технологии значительно ускорили процесс получения информации и подростки сегодня могут знать не меньше, чем старшие. Причем зачастую подростки выступают двигателем климатической повестки и иных политически значимых тем. Но при этом они не имеют права голоса. Это уже выглядит как дискриминация по возрасту.
То есть в выборной системе накопилось много вопросов, которые требуют решения. Поэтому я рассматриваю недавние крупные перестановки в ЦИК, а также активные визиты председателя ЦИК в США и Грузию как понимание того, что так в наших выборах дальше быть не должно.
– Каким Вы видите образ будущего Казахстана?
– Мы, конечно, имеем недавно утвержденный Нацплан развития до 2029 года. Сейчас мы идём к активной фазе процесса обсуждения поправок в Концепцию развития гражданского общества до 2030 года. Есть повестка ЦУР, которая также рассчитана ещё на пять лет. Формализованные планы и индикаторы мы имеем, однако полноценного образа будущего применительно к Казахстану пока не сложилось. Образ будущего складывается из нашей идентичности, из того, кем мы себя представляем.
Часть постсоветских стран, как Вы знаете, себя идентифицируют в рамках европейского пути. Другая часть говорит о евразийстве.
В Казахстане сейчас происходят процессы новой политической стратификации, то есть формирования новой структуры политического сознания и сегментов политического поля. Данная структура будет определять какие идут партийно-политические предпочтения. То есть всё зависит от ценностей, которые общество принимает. Надо понимать, что общество не будет идеологически монолитным. Оно неизбежно дифференцируется в зависимости от политических интересов. Интересы формируются из статуса – там гендер, уровень жизни, образование, национальность, регион и т. д.
По опыту Японии мы провели социологическое исследование по национальным ценностям и в целом подтвердили аналогичную стратификацию населения. Это глобалисты – около 9%, мультикультурные националисты – около 40%, монокультурные националисты – 34% и коммунитарные локалисты – 15%. Если коротко, то глобалисты готовы принимать все, что предлагает нам современный мир, включая возможность уехать на ПМЖ, учиться, работать, заводить семью, отдыхать. Два типа националистов – первые, кто готов взаимодействовать с миром на партнёрских началах с учётом принципов суверенитета; вторые – за то, чтобы ограничить влияние извне на нашу культуру, полностью сосредоточившись на развитии собственного этноса. Наконец, есть те, кто за акцент на местном развитии, чтобы было больше экологии, гармонии, доверия, сплоченности на местном уровне.
В этой структуре политического сознания кроется основа для дальнейшего национального развития. Такие инициативы власти как строительство АЭС воспринимаются по-разному именно с учётом такой политической стратификации. И данный фактор не был учтён при планировании референдума по АЭС. Как всегда, всё было сделано кавалерийской атакой.
Будущее, которое мы хотим, может быть построено только нами самими. Никто его нам не принесет. Мы также не можем полагаться в этом ни на один известный страновой опыт. То есть, путь Грузии или Украины – это их путь, но это вряд ли наш путь. Как это говорится в одном известном фильме про Алису в Зазеркалье. Мы не можем изменить время, но мы можем извлечь уроки. С учётом этого наша работа как НПО, общественного фонда, как социологов – сделать наше предстоящее будущее светлее, ярче, где мы будем себя чувствовать более уверенно и счастливо!
Читайте по теме:
Токаев: Разворота назад в политических реформах уже не будет
