Получилась своего рода рифма – мрачноватая, но подходящая для конца театрального сезона, а может, и целой эпохи: учитывая, что театр после этого закрывается на ремонт, который может продлиться весь следующий сезон или даже больше.
"Трагический балаган в четырех действиях без антракта и без поклонов", – так определил жанр своего спектакля режиссер из Вильнюса Йонас Вайткус.
Это интриговало – особенно "без поклонов": неужели в такой момент, перед расставанием, занавес просто закроется, и всё? Не похлопать, не постоять, не покричать "браво", не вызвать актеров хоть три-четыре раза? А ведь наша столичная публика любит этот ритуал, может быть, даже больше, чем артисты. (Вот выключать телефоны во время действия она не любит, а хлопать – очень.)
Пожалуй, у нас почти не бывает случаев, чтобы зрители приняли спектакль плохо или хотя бы неоднозначно.
Но, кстати, именно Йонасу Вайткусу удалось взбаламутить благодушных астанинских театралов. Почти четыре года назад он поставил в ГАРДТ имени Горького драму Анны Яблонской "Язычники". С этого спектакля зрители уходили, причем демонстративно и с возмущением – главным образом потому, что услышали со сцены никак не завуалированный (хоть и художественно оправданный) русский мат. Это было смело со стороны театральной дирекции, но риск оправдался: восторженных зрителей было все-таки больше, ну и на фестивалях "Язычники" имели успех. Не только лексика сделала эту постановку острой и волнующей, но и совершенно непривычная форма, и точность попадания в "болевые точки".
С тех пор в Астане уже напряженно ждали, что же такое в следующий раз явит нам сумрачный балтийский гений. А договоренность о продолжении была. Сначала, еще до "Язычников", Вайткус собирался поставить в горьковском театре "Заклятие Коркыта" Иран-Гайыпа, но передумал. "Так случилось, что эта сцена не подошла по габаритам для моего замысла", – объяснил он. В итоге спектакль "Заклятие Коркыта" – медитативный, красивый, эпичный – был поставлен в Алматы, в Театре Ауэзова, на казахском языке, что режиссер счел особенно интересным для себя опытом.
После этого в Астане, в Театре Горького, поработал ученик Вайткуса, молодой режиссер Агнюс Янкявичюс – поставил "Анну Каренину", тоже неоднозначную и даже с грифом "18+". Стало понятно, что и нас задело "литовской театральной волной", о которой много говорят в России, где почему-то именно режиссеры из Литвы – Някрошюс, Туминас, Карбаускис и так далее меняют лицо современного театра. И вот теперь – "Последние". Точнее, режиссер Вайткус дал спектаклю двойное название: сначала "Отец" – так вначале озаглавил свою пьесу автор, а уж потом, в скобках – "Последние".
Горький – драматург, мягко говоря, некассовый. Отношение к нему сильно испорчено советской традицией интерпретаций. Все, кто учился в советской школе или видел постановки и экранизации того времени, знают: если Горький – значит, сейчас будет классовая борьба, конфликт идей, "свинцовые мерзости русской жизни", короче, развлечение на любителя.
С другой стороны, подмечено, что интерес к пьесам Горького снова пробуждается в кризисные периоды истории: когда вокруг все плохо – в них неожиданно находится что-то хорошее.
Русский театр драмы в Астане, хоть и носит имя Максима Горького, крайне редко ставит "буревестника революции". Пожалуй, в постсоветский период такого и не случалось. А вообще, пьеса "Последние" ставилась в этом театре трижды: в 1940, 1955 и 1980 годах, и в четвертый раз – в 2018-м.
Пьесу Йонас Вайткус выбрал сам.
"Я решил, что именно сейчас, именно в этой ситуации Казахстана и Русского театра это может быть полезно", – пояснил он накануне премьеры.
Это тоже была интригующая заявка. Написанная в 1908 году, после подавления революции 1905 года, и сразу же запрещенная к постановке, пьеса "Последние" рисует нам драму семьи полицмейстера Коломийцева, отставленного от должности после того, как в него стреляли революционеры. Да и почти все остальные действующие лица – либо полицейские, либо их домочадцы. Поэтому, кроме полагающегося домашнего клубка лжи, измен, отчуждения, насилия, пьянства и прочей мерзости, их жизнь отравлена еще и страхом революционного террора – вполне обоснованным страхом: если вспомнить, что только в период 1905-1907 годов революционерами-террористами было убито и ранено девять тысяч человек, а в 1907 году погибало в среднем до 18 человек каждый день: генерал-губернаторы, градоначальники, фабриканты, банкиры, полицмейстеры, исправники, жандармские чины, городовые и так далее.
А пока старшее поколение семьи Коломийцевых чувствует только ужас перед подступающей катастрофой, младшие дети – те самые "последние" – отчаянно хотят найти в жизни красоту и смысл, встретить где-нибудь героя, который им всё это покажет, и тянутся туда, в революцию.
Эту интересную тему вместе с многообразием возможных связей с современностью режиссер не то чтобы проигнорировал, но она оказалась не слишком ему интересна. В интервью перед премьерой Йонас Вайткус подчеркнул, что линия с матерью юного революционера, которого обвиняют в покушении на полицмейстера, в спектакле, конечно, есть, но это "только эпизодик". А самое главное в пьесе – тема семьи, и конфликт здесь не политический, а нравственный, не исторический, а вечный.
"Да, Горький – сложная персона. И у него сложные отношения с властью – что до революции, что во время нее, что после… Но все-таки он вышел из детства, из юношества. И я думаю, эта пьеса особенно опирается на его детские воспоминания, ощущения, опыт. Самое важное здесь – темы греха, лицемерия, власти. И в смутное время, и в очень хорошее время есть ценности, которые должны соблюдаться. А если ты имеешь власть, бьешь, стреляешь людей и считаешь себя правым – тогда выключи себя из семьи, отвечай только за себя, и будешь прав. Но если на тебя смотрят дети, то это чревато, и последствия будут страшными".
Всё это, конечно, справедливо и не вызывает возражений, но, к сожалению, и трогает не очень. Этот спектакль говорит правильные вещи, тысячелетние истины: "Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина" – но не говорит ничего нового.
Постановка стильно и аскетично оформлена (хорошая работа художника-постановщика Каната Максутова, художника по свету Айдына Досаева, художника по костюмам Алмы Сырбаевой). Накренившийся дощатый помост, слишком много растений в кадках, подсвеченная лампадкой икона – готов образ семейного мирка, неустойчиво зависшего над бездной. Костюмы – "в эпохе", но чуть условные, в основном в оттенках серого, и черная полицейская форма (оказывается, именно черная, а не защитного цвета, была в ходу в Москве, но можно считать это и символом).
Кстати, когда говорят о "литовской школе", обычно имеют в виду театр символа, построенный на метафорах – в общем, совсем не то, что привычный русский психологический. Здесь же перед нами поначалу разворачивается постановка настолько традиционная, что таких и нет теперь: персонажи кутаются в пледы и платки, стучат каблуками, ведут тревожные разговоры.
При этом "психологии" зрителям не дают: скорее, каждый персонаж представляет собой какую-нибудь идею или проблему. Некоторые выглядят живыми, например младшая дочь Коломийцевых Вера (Наталья Лысенко), которая по сюжету переживает страшную душевную трансформацию. Другие заданы раз и навсегда – например, у горбатой Любови (Ульяна Штильман) всего одна интонация, одна поза, один угрюмый взгляд – и так весь спектакль, хотя переживания этой героини не менее важны. Отец семейства Иван Коломийцев, хоть он и негодяй, у Горького все-таки прописан глубже и человечнее, чем он выведен в спектакле. Эту роль исполняет народный артист Кыргызстана Сергей Матвеев. Своих героев, даже отрицательных, Матвеев чаще всего играет тепло и сочувственно. В этот раз он умело добавляет к образу комические краски, но персонаж получается какой-то сатирический, и только. Впрочем, зрителям уже так хочется хоть над чем-нибудь посмеяться, что они с благодарностью смеются впопад и невпопад – и даже в такой момент, когда бы должны быть вместе с Иваном потрясены: когда Любовь впервые отказывается признавать его своим отцом.
Эмоциональные акценты в спектакле расставлены по-новому. Например, если в старых постановках "Последних" тема забитых до смерти арестованных была для героев невыносимым стыдом и ужасом, то в спектакле Вайткуса о них рассуждают намного спокойнее. Полицмейстер и жена полицмейстера ссорятся из-за этого, но как-то бесстрастно – у них конфликт идей: Софья (Оксана Бойко) доказывает, что бить арестованных нельзя, а Иван – что можно, особенно если они сопротивляются и поют песни. Может быть, это маркер времени: современные люди, перекормленные жестокими новостями, уже не могут представить себе ужас от известия о том, что где-то там умерли двое. А вот тема коррумпированной власти еще задевает за живое – и актеров, и зрителей.
Так или иначе, действие идет своим чередом. С середины академичная манера вдруг дает трещину, начинаются какие-то "ходы", вроде того, что действующие лица вдруг начинают говорить хором, или горничная со сказочной прической Царевны-Лебеди проходит необычайно многозначительно, или утрата Вериной невинности подается с печальными и грубыми подробностями. Но до настоящего "трагического балагана" (так гимназист Петя Коломийцев называет жизнь своей семьи) все же не доходит.
Кстати, перед премьерой мы спросили режиссера: а есть ли в новом спектакле что-то такое, от чего зрители потенциально могли бы уйти шокированные?
"Не думаю. Может, просто будет тяжеловато следить за всем этим. Так как это "трагический балаган", то между людьми слишком много шума – искусственного, не по существу", – ответил Йонас Вайткус.
Так оно и вышло: несколько зрителей и правда ушли из зала, не дождавшись кульминации, но тихо…
К слову, и решение обойтись "без поклонов" оказалось не таким уж радикальным. Зрителям дали возможность вволю поаплодировать, были и цветы, и вызовы режиссера, просто актеры все это время недвижно стояли на сцене.
После премьеры стало известно, что режиссер остался не вполне доволен своим спектаклем и в октябре собирается приехать снова, чтобы доработать его.
Важная новость: в театре начинается масштабный ремонт, который продлится ориентировочно в течение всего следующего сезона. Как рассказал директор ГАРДТ имени Горького Еркин Касенов, в театре планируется много изменений: переделка зала, замена машинерии, буфет переедет на первый этаж и так далее. Ожидается, что в новом сезоне, пока не закончится ремонт, горьковская труппа будет выступать на сцене нового Дворца школьников.
Влада Гук
