После январских беспорядков, за которыми последовали уголовные дела в отношении некоторых соратников и родственников бывшего президента Нурсултана Назарбаева и их отстранение от высоких должностей, в Казахстане начали звучать призывы к национализации крупнейших предприятий. В апреле с такой инициативой выступил лидер движения "Народный конгресс Казахстана" поэт Олжас Сулейменов. Идея может многим показаться привлекательной, однако на деле преследует популистские цели и чревата множеством негативных последствий, не совместимых с рыночной моделью экономики. Inbusiness.kz разбирался, к чему приводила и еще может привести массовая национализация частных активов.
Берут пример
"Надо восстанавливать промышленные предприятия настоящие, восстанавливать рабочий класс. Если надо будет, мы предлагаем национализировать самые крупные предприятия, такие как АЗТМ, и чтобы это стало принадлежать государству, то есть каждому из вас", – сказал Сулейменов на встрече с коллективом Алматинского завода тяжелого машиностроения, добавив, что рыночная экономика "противна нашему настроению, сознанию".
"Сейчас мы надеемся, что у нас будет восстанавливаться настоящий рабочий класс, будет восстанавливаться хорошее прогрессивное крестьянство. Без этих двух классов никакой народ не станет нацией, он останется народом, этносом и не более того", – подытожил общественный деятель.
Требования Сулейменова довольно популярны в казахстанском обществе, но их сторонники редко вспоминают о наглядных примерах других стран. Массовая национализация, как правило, характерна для развивающихся государств. Во второй половине XX века через этот процесс прошла Чили под руководством христианско-демократического президента Эдуардо Фрея. В то время главным источником экспортных доходов для южноамериканской республики была медь, а крупнейшими игроками на национальном рынке – структуры корпораций из США. В 1967-м Фрей вынудил американскую Kennecot продать свои 49% акций компании Braden Copper правительству (контрольный пакет и прежде принадлежал государству).
Эдуардо Фрей Монтальва
Сделка преподносилась в прессе как часть процесса "чилизации" национальной экономики. Спустя два года президент потребовал аналогичного шага от конкурента Braden Copper, тоже американской Anaconda. После первого отказа глава государства пригрозил принудительно выкупить акции по той цене, которую сочтет справедливой. Под таким давлением руководство Anaconda уступило и в два этапа передало 100-процентную долю, полностью уйдя с чилийского рынка в 1972 году. В 1970-м Фрей распорядился выкупить у американской Boise Cascade полный пакет акций местной "дочки".
Действия президента были продиктованы стремлением вывести страну из кризиса, в который она попала в конце 1960-х вследствие рекордной на тот момент засухи. Обвал национальной валюты эскудо и рост инфляции до 17% годовых требовали срочных мер, и Фрей решил, что самым подходящим решением станет сосредоточение главных активов в руках государства. Помимо этого, он разработал целый стабилизационный план, включавший сокращение бюджетных расходов и повышение зарплат на 22%. Однако желаемых результатов программа так и не принесла.
Сменивший Фрея в результате выборов социалист Сальвадор Альенде продолжил и расширил практику предшественника. Вскоре после вступления в должность он провел через парламент поправки в Конституцию, предусматривающие полный переход под государственный контроль ключевых отраслей экономики, в том числе банковского сектора. Иностранным владельцам медных шахт выплатили компенсацию, из которой вычли 774 миллиона долларов. В такую сумму правительство Альенде оценило "несправедливые" сверхприбыли корпораций за предшествовавшие 16 лет. После отказа Конгресса национализировать банки власти начали скупать их акции и уже через полгода владели восемью из 22 частных кредитных организаций, в том числе тремя из четырех иностранных.
Еле выправили
Новый президент категорически не устраивал США и тогдашнего хозяина Белого дома Ричарда Никсона, который видел в Альенде марксиста и угрозу разворота Чили в сторону Кубы и СССР. Вашингтон наложил на Сантьяго многочисленные санкции, среди которых был запрет на любое сотрудничество и финансирование местных фирм. Ограничения оказали негативное влияние на национальную экономику, которую Никсон хотел своими действиями "заставить визжать". Однако еще до их введения куда больший удар по позициям Альенде нанесли обычные чилийские вкладчики, сразу после объявления результатов выборов забравшие из банков около 90 миллионов долларов.
Фондовый рынок немедленно рухнул, а инфляция достигла 32%. Кроме того, в стране начался дефицит основных продуктов питания, а резко упавшие мировые цены на медь лишили Чили большей части валютных поступлений. Работники национализированных предприятий устроили беспрецедентные забастовки с требованиями улучшения условий труда и повышения зарплат. Спустя три года Альенде был свергнут правым диктатором Аугусто Пиночетом, установившим в стране власть хунты. Переворот был частично профинансирован американской телекоммуникационной корпорацией ITT, которой грозила национализация местного актива. Новый правитель сразу объявил, что намерен уважать частную собственность и интересы инвесторов, в первую очередь иностранных.
Аугусто Пиночет
Первые годы ситуация продолжала усугубляться, на смену обесценившемуся на 60% эскудо пришло песо, курс которого был зафиксирован по отношению к доллару. Однако затем положение начало выправляться: инфляция замедлилась, и в страну вернулся иностранный капитал — даже несмотря на то, что большая часть санкций по-прежнему оставалась в силе из-за претензий к Пиночету в связи с масштабными нарушениями прав человека. Инвесторов привлекали высокие ставки и гарантии защищенности вложений.
В 1978-м годовая инфляция снизилась до 30%, еще через год ВВП Чили впервые за долгое время продемонстрировал рост, чему поспособствовало подорожание меди на мировых рынках. В последующие годы правления Пиночета власти не решились на обратную приватизацию медных компаний, однако многие предприятия из других отраслей, в том числе угольной, телекоммуникационной и авиационной, были переданы в частные руки. 16 лет президентства диктатора запомнились беспрецедентными для страны репрессиями (их жертвами, по официальным оценкам, стали более двух тысяч человек), но, в то же время развитие экономики при Пиночете принято считать "чилийским чудом". Не последнюю роль в этом сыграла борьба с последствиями национализации.
До последнего холодильника
Во многом похожие процессы происходили несколькими десятилетиями позже в другой южноамериканской стране — Венесуэле. Наиболее спорные и болезненные реформы были проведены во время президентства социалиста Уго Чавеса, пришедшего к власти в 1999 году. В 2004-м он начал антирыночные реформы, направленные на ограничения деятельности частных компаний и контроль над ценами на товары первой необходимости через создание альтернативных сетей распределения. В 2007 году перемены достигли пика, тогда же президент провозгласил курс на "социализм XXI века".
В представлении Чавеса такая система характеризовалась главным образом минимизацией частной собственности. Под национализацию попали нефтяные, энергетические, телекоммуникационные, металлургические, золотодобывающие компании, а также крупнейший в стране банк Banco de Venezuela. Один из золотодобывающих рудников до перехода под контроль правительства принадлежал канадской Crystallex. В дальнейшем число предприятий, переходящих в государственную собственность, только росло. Экспроприации подвергались не только успешные и привлекательные для властей фирмы, но и представители среднего и малого бизнеса, не выполнявшие новое требование правительства о квотах на продажу социально значимых товаров по низким ценам. Количество изъятых таким образом у владельцев фирм достигало нескольких сотен в год. Сам Чавес называл такой подход национализацией "до последнего холодильника".
Уго Чавес
В большинстве случаев после смены владельца такие компании снижали эффективность и финансовые результаты. Так случилось с крупнейшим сталелитейным заводом Венесуэлы Sidor, национализированным в 2007 году. К 2011-му объем выпуска сократился с 4,3 до 2,2 миллиона тонн, что обернулось убытками в 358 миллионов долларов. Иногда перемены оказывались драматическими не только для самих компаний, но и для целых отраслей экономики. Так, после экспроприации принадлежавшей испанским владельцам торговой сети Agroislena под угрозой оказались около 70% всех фермеров страны, закупавших у нее удобрения.
Пострадали фермеры и от экспроприации земель в рамках аграрной реформы. Многие были вынуждены закрыть бизнес, а получившие их наделы коллективные хозяйства или коммуны оказались не в состоянии поддерживать прежний уровень производства. В результате южноамериканская страна начала активно наращивать импорт мяса и молока. С 2006 по 2012 год он вырос в 5,8 раза. При этом новым владельцам из числа бедняков земля предоставлялась лишь на временной основе, что лишало их стимула должным образом заниматься хозяйством и инвестировать в него.
Бил своих
Чавес принимал законы о национализации целых отраслей. В 2011 году такой акт был принят в отношении золотодобычи и нефтяной промышленности, после чего присутствие иностранных игроков в Венесуэле стало возможным только при создании совместного предприятия с местной компанией, непременно государственной. Доля последней в общем проекте должна была составлять не менее 55%, а зарубежным инвесторам запрещалось экспортировать добытое сырье за пределы страны.
Завод PDVSA
Именно национализация нефтяных компаний стала одним из важнейших и наиболее опрометчивых шагов Чавеса на президентском посту. Нефть с 1990-х составляла основу экспорта, а к моменту смерти президента от рака в 2013-м ее доля в общих поставках за рубеж достигла 96%. Далеко не все иностранные корпорации согласились продать контрольный пакет акций по назначенной правительством цене, упорнее остальных оказалась американская ConocoPhillips, но в итоге ее венесуэльская "дочка" была изъята целиком безвозмездно. Спустя 12 лет, в 2019-м, компания отсудила в международном арбитраже при Всемирном банке компенсацию в 8,7 миллиарда долларов, однако истец пока получил только два миллиарда.
После национализации нефтяной промышленности зарубежные инвесторы начали массово покидать страну. Кроме того, Чавес запретил государственной PDVSA платить американским нефтесервисным Halliburton и Schlumberger за обслуживание месторождений, после чего объемы добычи на них резко сократились. Новые участки разрабатывать и вовсе некому. Из-за хронического недофинансирования, оттока квалифицированных сотрудников, санкций со стороны США, последовавших в том числе за экспроприацией активов ConocoPhillips, нефтяная отрасль Венесуэлы пришла в упадок, а сама боливарианская республика, обладающая наибольшими разведанными запасами в мире, утратила статус одного из крупнейших экспортеров в мире.
Чужие испугались
Западные компании, среди которых французская Total и американская Chevron, по-прежнему продолжают работать в Венесуэле. Однако объемы добычи на их предприятиях сильно отстают от возможностей. К тому же, большинство месторождений уже почти истощились, а оставшиеся запасы состоят преимущественно из "тяжелой" нефти, для разбавления которой PDVSA вынуждена покупать за рубежом более "легкую". В 2018 году британо-нидерландская Shell продала долю в венесуэльском совместном предприятии с PDVSA, устав от постоянных краж оборудования, перебоев с электроснабжением и препятствиями для экспорта добытого сырья со стороны Каракаса.
Остальные иностранцы тоже подумывают об уходе, но пока не предпринимают резких шагов в надежде восстановить свои позиции из-за возможного смягчения санкций Вашингтоном — США ищут замену российской нефти, на импорт которой наложили эмбарго после начала боевых действий на Украине. С 1998 года объемы добычи сократились с 3,5 миллиона до 668 тысяч баррелей в сутки. Вместе с нефтяной промышленностью тяжелейший кризис на протяжении последних лет переживает и полностью зависимая от нее венесуэльская экономика. По итогам 2021 года инфляция составила 686,4%, правда, к нынешнему октябрю снизилась до 155,8%. ВВП по итогам прошлого года просел на 20%, а национальная валюта, боливар, давно имеет два обменных курса: официальный, установленный центробанком, и реальный, по которому проводятся сделки на черном рынке.
Николас Мадуро
Чавес, а затем и сменивший его Николас Мадуро, совершили много необдуманных действий, среди которых опрометчивый курс на развитие некомпетентных в своих областях коммун, земельная реформа, установление ценового потолка на многие продукты, строгий валютный контроль с жестким лимитом на обменные операции, повышение налогов. Однако экономисты сходятся в том, что главной причиной многолетнего кризиса стала именно повальная национализация.
Назло шаху
Еще один пример пагубной национализации — Иран второй половины прошлого века. В 1979 году в среднеазиатской стране случилась исламская революция, после чего она официально стала называться Исламской республикой. Поводом послужили коррумпированность шаха Мохаммеда Реза Пехлеви и его окружения, а также осуществлявшиеся им репрессии в отношении оппозиции. Шах проводил откровенно прозападную политику, во многом ориентированную на США, и получал финансирование от Вашингтона. Одна из главных претензий в адрес монарха заключалась в том, что он фактически отдал важнейшую для страны нефтяную отрасль под контроль западных компаний, лишив Иран значительной части дохода от продажи полезного ископаемого.
Однако истоки народного бунта были заложены за несколько десятилетий до революции. В 1901 году британец Уильям Нокс Дарси заключил с иранским правительством концессионное соглашение, по условиям которого ему досталось право вести разведку и добывать нефть на большей части территории страны в следующие 60 лет. Так образовалась Англо-Персидская (впоследствии — Англо-Иранская) нефтяная компания. Во время Первой мировой войны Британская империя приобрела контрольный пакет акций предприятия, что позволило ей полностью контролировать нефтяную промышленность Ирана, а также открывать филиалы в других странах региона. Взамен Тегеран получал долю прибыли компании.
Такое положение дел не устраивало многих иранских политиков, самым влиятельным из которых был Мохаммед Мосаддык, возглавивший движение за национализацию иранской нефти. В дальнейшем она трансформировалась в партию под названием "Народный фронт", а сам Мосаддык был назначен премьер-министром на смену убитому радикальным исламистом предшественнику. Новый глава правительства расторг концессию с Англо-Иранской компанией, которая должна была действовать до 1993 года, и перевел ее активы под контроль правительства.
Мохаммед Мосаддык
Результатом стал бойкот Ирана: зарубежные покупатели отказались от поставок из страны, один из крупнейших в мире нефтеперерабатывающих заводов, расположенный в Абадане, закрылся из-за невостребованности, а выпавшие объемы заместили другие добывающие страны региона, прежде всего Саудовская Аравия. Мосаддык был отстранен от власти в результате операции ЦРУ и МИ-6, а новое правительство вынуждено было пойти на компромисс: в форме международного консорциума была создана Национальная иранская нефтяная компания, а Англо-Иранская нефтяная компания стала одним из ее подразделений. Формально нефтедобывающий сектор полностью перешел под контроль государства, в стране даже учредили соответствующий праздник. Но оппозиция осталась недовольна сохранившимся влиянием Великобритании и примкнувших к ней США.
По второму кругу
После свержения шаха Реза Пехлеви в 1979 году в Иран из изгнания вернулся популярный религиозный деятель Рухолла Хомейни, получивший титул духовного лидера страны, или аятоллы. Он провел повторную национализацию экономики, после которой западные компании окончательно лишились своих активов в Иране. После многомесячной драмы с захватом в заложники сотрудников американского посольства Тегеран вовсе разорвал дипломатические отношения с Вашингтоном.
Митинг в поддержку Хомейни
Однако процветания нефтяной промышленности и Ирану в целом этот шаг не принес. Западные страны ввели в отношении Ирана многочисленные санкции, дополнительным поводом для которых стала национальная ядерная программа. Ограничения лишили страну доступа к необходимым инвестициям и, что важнее, иностранному оборудованию. Дополнительным препятствием стало эмбарго на экспорт иранской нефти, из-за чего республике долгое время приходилось продавать сырье через посредников, скрывая его происхождение. В начале 2010-х тогдашний президент Махмуд Ахмадинеджад заявил, что две волны национализации не принесли желаемого результата, и объявил о начале третьей.
Свежие данные отсутствуют, но, по состоянию на 2013 год, Иран сумел заместить только 70% необходимого оборудования и технологий, что, как и в случае Венесуэлы, негативно сказывается на показателях добычи и переработки. К тому же, страна отрезана от западных кредитов, страхования перевозок и услуг нефтесервисных компаний.
И эти туда же
К национализации прибегали и экономически развитые страны. Особенно популярна она была в первые годы после Второй мировой войны. Великобритания в 1945-51 годах перевела под контроль государства Банк Англии, четыре крупнейшие авиакомпании, предприятия угольного сектора, производителей кабелей, а также транспортные, энергетические, газовые и металлургические фирмы. К середине 1950-х на долю национализированных предприятий приходилось около 20% всего промышленного производства страны.
В 1960-70 годы случилась вторая волна национализации, под которую попали, в частности, крупнейшие британские судоверфи. Но уже в 1980-е премьер-министр Маргарет Тэтчер запустила программу масштабной приватизации, принесшей в бюджет около 100 миллиардов долларов. В частную собственность перешли BP, British Telecom и многие другие крупные фирмы, что, по общему признанию, повысило их производительность и конкурентоспособность.
Судостроительные верфи в Великобритании
Аналогичные процессы происходили в свое время и во Франции. Первая национализация, под которую попали железные дороги и военно-промышленный комплекс, была проведена в 1936-37 годах. Вторая очередь датирована 1945-56 годами, когда государство стало владельцем Банка Франции, крупных коммерческих банков и страховщиков, угольных, газовых, электрогенерирующих компаний, а также автомобильного концерна Renault. Наконец, третий этап произошел в 1982 году, во время президентства социалиста Франсуа Миттерана. В государственную собственность перешли 36 банков, компания Суэцкого канала, энергетические, авиационные и металлургические предприятия. В итоге к середине 1980-х под контролем правительства находились около трети компаний из промышленного и финансового секторов, на которых было занято около четверти все рабочей силы.
К моменту национализации большинство фирм были убыточными. Государство взяло на себя расходы на их модернизацию, что привело к дефициту бюджета, снижению трат на социальные нужды и дальнейшему поражению социалистов на выборах. Уже в 1986 году парламент принял закон о приватизации, коснувшийся 65 компаний — не только национализированных ранее, но и изначально создававшихся государством. В последующие годы процесс лишь ускорился.
Элементы национализации были и в США. В 2008 году, в разгар глобального финансового кризиса, разразившегося из-за обесценивания ипотечных облигаций американских институтов, правительству пришлось спасать ипотечные агентства Fannie Mae и Freddie Mac. Их деятельность заключалась в скупке пулов банковских кредитов и их секьюритизации посредством выпуска обеспеченных закладными облигаций.
Fannie Mae
По мере резкого падения стоимости бумаг, агентства несли убытки, из-за чего Минфин США принял специальный план финансовой помощи и выкупил миноритарный пакет привилегированных акций обоих структур, договорившись с ними о выплате 10% прибыли в виде дивидендов. Правительство до сих пор сохраняет контроль над агентствами, но имеет минимальную долю в капитале, так что случай Fannie Mae и Freddie Mac нельзя назвать национализацией в полном смысле.
Свой путь
В России самый громкий процесс случился в 2003-04 годах, когда государство фактически национализировало нефтяную компанию "Юкос" после начала процесса над ее основным владельцем Михаилом Ходорковским, обвинявшимся в неуплате налогов. Основные активы фирмы были выставлены на торги, победу на которых одержала малоизвестная "БайкалФинансГрупп", впоследствии поглощенная "Роснефтью", — что и заложило фундамент для ее дальнейшего могущества. Сейчас государственный гигант является лидером российского рынка и одной из крупнейших нефтегазовых корпораций мира.
Михаил Ходорковский
После введения масштабных санкций весной нынешнего года некоторые российские политики и чиновники заговорили о возможности национализации активов уходящих с локального рынка компаний. Законодательного решения на этот счет до сих пор нет, однако некоторые фирмы продали российские филиалы госструктурам за символические суммы. Так, французский автопроизводитель Renault избавился от московского завода и 68-процентной доли в "АвтоВАЗе": первый достался столичной мэрии, второй — институту НАМИ. Западные агентства описали смену собственников как "сделку за рубль".
У национализации есть целый ряд минусов и побочных эффектов. Среди них можно выделить ухудшение управления (государственные менеджеры менее мотивированы и зачастую недостаточно компетентны, а также в меньшей степени подвергаются контролю), снижение инвестиционного климата страны (зарубежные инвесторы с опаской будут смотреть на местный рынок), утрату отлаженных производственных процессов и нарушение логистических цепочек (частные собственники нередко задействуют дочерние или дружественные компании). Представление о национализации как о более справедливом распределении собственности страны и исправлении ошибок предшествовавшей приватизации несет в себе изрядную долю популизма.
Подходят с умом
При этом государственное участие в экономике может быть эффективным. Например, главная норвежская нефтяная компания Equinor на 67% принадлежит государству, однако считается одной из наиболее передовых в мире. Многие инвесторы и партнеры воспринимают ее как частную, и для этого есть основания. Так, в 2011 году компания, тогда еще называвшаяся Statoil, решила приостановить разработку двух месторождений в Северном море из-за слишком высоких налогов в Великобритании, в территориальных водах которой велись работы. В качестве советника был нанят бывший сотрудник британской спецслужбы МИ-6, что обычно невозможно для государственных предприятий.
Шельфовое месторождение нефти в Норвегии
Еще одна скандинавская страна, Швеция, имеет репутацию государства с социалистической экономикой. Однако в действительности такое представление является, скорее, мифом. Доля госсектора в национальной экономике не превышает 25%, полностью или по большей части принадлежат правительству всего несколько десятков компаний. Между тем, среди успешных и известных шведских фирм множество частных: IKEA, Saab, Volvo, Ericsson, H&M. Немного другой подход практикуется во Франции. Многие местные компании принадлежат частным собственникам, но тесно сотрудничают с государством, а также имеют его представителей в руководящих органах.
В США госкомпаний в общепринятом понимании почти нет. Государству принадлежат лишь агентства, выполняющие определенную функцию, экспортно-импортного кредитования или управления зарубежными инвестициями. Даже ключевые для американской экономики предприятия принадлежат и управляются частными собственниками. В целом для западных стран характерна ситуация, кода основными собственниками выступают крупные инвестиционные или пенсионные фонды, страховые компании и банки. В таком случае бизнес зачастую не ассоциируется с персоналиями владельцев.
В 2011 году власти Казахстана ввели в правовое поле понятие национализации, но пообещали прибегать к ней лишь в исключительных случаях, когда на кону будет стоять вопрос национальной безопасности. "По каждому конкретному предприятию или имуществу, которое национализируется, будет готовиться отдельный законопроект", — говорила тогдашний министр экономического развития и торговли Жанар Айтжанова, добавляя, что государство будет выплачивать компенсацию собственникам по рыночным расценкам.
К нынешним предложениям о массовой национализации крупнейших казахстанских предприятий следует относиться крайне осторожно, принимая во внимание опыт других стран. На протяжении последних десятилетий он, как правило, был неудачным.
