После вступления в силу Кодекса о недрах в 2018 году в Казахстане была существенно облегчена возможность получения прав недропользования для геологоразведки с целью выявления значимых залежей твердых полезных ископаемых. Такой шаг вперед не остался без отклика казахстанских и зарубежных геологов, и многие из них, получив без особых барьеров выделенные лицензированные площади для исследований, взялись за рискованные разведочные предприятия. О том, насколько перспективно и разумно в целом браться за геологоразведку в Казахстане, корреспондент inbusiness.kz переговорил с главой канадской геологической компании Arras Minerals Тимом Барри.
– Тим, расскажите, пожалуйста, о своем бэкграунде и когда Вы приехали в Казахстан?
– Я учился на геолога на моей родине – в Новой Зеландии. После этого я, как и многие новозеландцы, первоначально переехал в Австралию, чтобы работать на рудниках. Там я для себя четко уяснил, что гораздо больше предпочитаю горы и снег, поэтому я перебрался в центр вселенной по горному делу и геологоразведке – Ванкувер, Канада. В итоге я там обосновался на 20 лет. Я брался за работы по всему миру – в Африке, Южной и Центральной Америке, Монголии, азиатских странах, и в конце концов я переехал с моей женой и семьей и получил канадское гражданство. Так что теперь у меня есть привязанность к двум странам.
Между тем Казахстан начал делать масштабные шаги в 2018 году, когда изменилось законодательство о недропользовании, которое сделало его конкурентным в мире. Это часть мира, которой я всегда сильно интересовался, и она очень перспективна. Центральноазиатский складчатый пояс вообще является крупнейшим на планете. Он относительно не изучен, а для геологоразведки это самое лучшее, что может быть. Это большая страна, ее территория сравнительно плоская, и она широко открыта к потенциальным обнаружениям.
– Однако Казахстан был хорошо изучен в советское время.
– Да, был, и в советское время была проделана хорошая работа. Но есть три фактора. Первое – вся работа была проведена в 1960-70-е годы, а модели и геологическое понимание сильно изменились с того времени. К примеру, медно-порфировая модель сегодня совсем не похожа на интерпретацию, которая практиковалась в 1970 году. Поэтому прийти со свежим взглядом и современным видением исследований — это очень важно. Во-вторых, разные содержания металла. В 1970-х годах геологи были бы заинтересованы в месторождениях с содержанием меди 1% плюс. Сегодня месторождение меди с содержанием 0,3% вызывает большой интерес, так что ты можешь вернуться и по-новому взглянуть на все эти старые обнаружения, так сказать, современным экономическим взглядом на вещи. В конце концов, советские геологи не везде успели поработать. Это большая страна, и они сделали хороший первый проход, но, определенно, есть еще много того, что они упустили.
– Но вы используете старые советские данные?
– Да, советские данные хороши для того, чтобы ознакомить вас с интересующими вас областями, но мне бы очень хотелось получить свои собственные данные и, в конечном итоге, свою собственную интерпретацию. Я бы сказал, что советские геологи делали хорошую геофизику, их магнитные съемки были очень хорошими. Работы методом вызванной поляризации (IP surveys. – Прим.) – если ими была обнаружена аномалия, и вы вернетесь туда и заново сделаете электроразведку, то вы обязательно обнаружите, что аномалия есть. Гравитационные работы, которые они проделали, были очень хороши, так что иметь в наличии эти базовые вещи является большим преимуществом. После трех лет изучения я начинаю в достаточной мере полагаться на них. Когда впервые приехал, то считал, что нужно заново провести много геофизики, сейчас я так не полагаю. Я счастлив полагаться на советскую геофизику в качестве первого прохода.
Геологическое картирование отличается, это можно увидеть, взглянув на карты. В какие-то годы были отличные экспедиции, которые занимались геологическим картированием. В другие годы работали команды, чья работа была не очень успешной и результативной. Так что геологическое картирование немного более неточное.
– Как насчет вашей команды, с кем вы работаете?
– Моя компания является публичной – она торгуется на фондовой бирже в Торонто. Когда я приехал впервые в Казахстан, то я был "одиноким рейнджером" – только я и мой рюкзак. Тогда я четко выяснил для себя две вещи: потенциал был большой, и у вас было много возможностей для того, чтобы делать ставки на крупные лицензии. Поэтому, чтобы эффективно исследовать, я начал звонить друзьям и коллегам, которые, как я знал, были хороши в геологии, и я привлек их к работе. И в то же время стало одним из очень приятных сюрпризов, что в стране очень много талантов – молодых людей, выпускающихся из университетов, которые смотрят очень много онлайн-видео вдобавок к лекциям и очень-очень жаждут новых знаний. Так что я перестал приглашать людей извне, поскольку местные специалисты прошли все профессиональные ступени и действительно начали проявлять себя. Когда достаточно долго работаете в отрасли, то вы обрастаете хорошими связями и таким образом выходите на людей. Именно таким образом мы начали здесь работать, сейчас мы взращиваем наши собственные таланты и обучаем местных специалистов, которые такие же квалифицированные специалисты, какие есть и в других странах мира.
– Сколько у вас экспатов и местных специалистов?
– У меня в команде есть два экспата, остальные – это местные специалисты. Сейчас у нас работает 47 сотрудников, занятых полностью или частично этим летом. Многие из них занимаются отбором образцов почвы и бурением для взятия геологических проб и связанными с этим логистическими работами. Также есть основная группа очень включенных молодых людей, которые у нас работают круглый год – они занимаются тяжелой работой и геологическими изысканиями.
– Сколько требуется вкладывать в геологию с точки зрения вашей компании, котирующейся в Торонто?
– Когда я приехал в Казахстан, я был руководителем проекта в Северной Мексике, у которого были проблемы с местной компанией, и они в итоге заблокировали нас. И это заставило меня отправиться на поиски других возможностей, так я и вышел на Казахстан. Мы начали заниматься геологоразведкой в 2021 году и с того времени двигались вперед. Так что, когда мы только начали, у нас была команда из шести человек, мы сделали ставки на целую кучу новых лицензий, мы разведывали что могли. В следующем году мы нарастили команду до 15 человек, затем до 25 человек, и в этом году у нас 47 человек. Так как мы вложились в новую территорию, мы расширили команду, как это требовалось.
Чтобы ответить на ваш вопрос, сколько требуется в год, это зависит от того, насколько велика территория для разведки, вместе с тем что планируется делать – бурение, геофизику и так далее. В этом году у нас 16 лицензий, что равно 3,3 тыс. кв. км земли, исследования идут полным ходом, и мы выделим, вероятно, примерно 6-7 млн долларов на геологоразведочную деятельность в этом году. Хотелось бы отметить, что половина из этих денег идет от партнера по совместному предприятию, с которым мы заключили соглашение по некоторым участкам, – это крупнейшая канадская компания Teck Resources. Некоторые исследования проводятся на участках, где мы движемся вперед и тратим собственные деньги, другие – на участках, где мы работаем с другими спонсорами. Так что мы привлекаем капитал из множества разных источников.
– Трудно ли было получать лицензии в начале и сколько вы их получили, где они расположены?
– Все наши лицензии расположены в радиусе 100 км от Экибастуза. Как вы знаете, Казахстан является очень большой страной, и очень легко распылить ваши доллары и усилия на разведку, если вы будете вкладываться в лицензии по всей стране. Мы уже ограничены погодными условиями в Казахстане – у нас есть летний сезон, а зимой, по сути, вы не занимаетесь геологоразведкой. Таким образом, если у вас есть лицензия в Восточном Казахстане, на юге в Чу-Сарысу или возле уральских гор, внезапно ваши лицензии находятся в тысячах километрах друг от друга, вы сталкиваетесь с решением – либо у вас есть одна команда, которая обеспечена всей необходимой инфраструктурой – средствами передвижения, местами для проживания, питанием и так далее, и вы покрутились, может быть, на одной лицензии три-четыре недели, а затем все собираете и перебрасываете на другую лицензию, чтобы делать снова то же самое. Если у вас есть такой набор лицензий, то в итоге вы приходите к тому, что на каждой вы тратите по три-четыре недели в году. В то время как если взять перспективную площадь под лицензии, к которым всем можно дотянуться из одной базы, означает, что мы можем работать полный сезон разведки на всей охватываемой территории. То есть у вас может одна команда работать здесь, другая там же, рядом, и, как работы заканчиваются, вы можете найти что-то интересное. Затем вы приводите ваш геофизический состав, чтобы прозондировать и оценить это. Итак, ваша способность быстро и осмысленно продвигать проекты вперед в течение всего сезона разведки гораздо более сжата, если можно так выразиться.
– Когда вы начали получать лицензии, это было трудной процедурой? Сейчас доступ к лицензиям лучше или же до сих пор ощущаются проблемы?
– Когда мы только начали получать лицензии в 2021 году, это было довольно сложно. Часть проблемы заключалась в том, что мы пытались изучить систему. Способ получения лицензии довольно специфичен. Я бы сказал, что он стал только лучше. Теперь вполне реально подать заявку и получить лицензию в течение шести-восьми недель.
– Насколько мне известно, лицензия должна выдаваться за две недели.
– Это с учетом оплаты вашей страховки и затем выдача самой лицензии. И вы правы, мы получаем ответы в течение двух недель в пределах установленного срока. Проработав в других частях мира, могу сказать, что Казахстан в этом намного впереди по сравнению с другими странами, к примеру, Перу, Канадой, в США они пытаются вовремя выдавать лицензии. Так что я действительно впечатлен, во-первых, тем, что процесс выдачи улучшился за то время, как я нахожусь здесь, а, во-вторых, я пришел к мнению, что департамент (недропользования министерства промышленности. – Прим.) очень хорошо отвечает на вопросы или запросы в случае отклонения заявки на лицензию, к примеру, из-за слишком близкого расположения к населенному пункту. Я обнаружил, что с ними довольно легко иметь дело, чтобы разобраться с проблемой. Они мне ее разъяснили и помогли решить. Так что моя оценка этого - ничего, кроме позитивного. Возникают ли вопросы? Иногда. Но это часто связано с территориями, которые находятся близко к городу, и иногда ПУГФН (программа управления госфондом недр. – Прим.) блокирует заявку на территорию, которая находится на расстоянии километра от города, так что ты делаешь заявку на блок, но выясняется, что ты не можешь получить этот блок. Они улучшат этот процесс, это просто зачистка таких площадей, чтобы двигаться вперед. Так что я даю два больших пальца вверх.
– ПУГФН создавала или до сих пор создает какие-либо проблемы для вас в плане доступа к площадям, которые вы бы хотели получить? В министерстве утверждают, что открыли все территории, подходящие под геологоразведку.
– Есть несколько очень перспективных участков земли, которые сейчас не открыты для получения. Вопрос: почему нет? Я уверен, что если они откроют некоторые из этих площадей, то это вызовет большой интерес, и из этого будут выходить рудники при наличии достаточного времени. Очевидно, что работа еще не завершена, но в целом это такая большая страна, что у вас накопилось множество весьма перспективных объектов полезной площади, которые можно отслеживать и изучать. Я думаю, что, когда нынешняя ПУГФН станет слишком переполненной, правительству определенно придется открыть другие территории для дополнительных возможностей, так сказать.
– Где эти территории, рядом с Балхашом?
– Да, некоторые из них расположены вокруг Балхаша и западного Прибалхашья. Есть большие площади в Чу-Сарысу, которые еще не открыты для получения участков, есть большая база в бассейне Сырдарьи – она тоже не открыта для получения лицензий. Есть отводы земли в Восточном Казахстане, которые очень перспективны по золоту – их могли бы открыть. Если бы я мог, то я бы предложил две вещи от себя, я бы просто сказал: откройте их и привлеките компании к разведке и вложению денег. Для получения чистой выгоды потребуется время, так как с момента открытия до запуска месторождения в эксплуатацию проходит десять лет, но уже на старте, если компании ведут разведку на земле, то есть вы думаете уже наперед, в перспективе десяти лет.
– Вы покупали данные или лицензии у местных компаний-юниоров здесь? Как вы думаете, юниорский рынок развивается в Казахстане?
– Да, что я нашел здесь – это была база данных, которая была хорошим стартом. Я также увидел, что многие компании взяли себе участки земли, основываясь на советских отчетах, и ничего не делали с ними. Все, что можно было получить от многих юниоров, были советские отчеты, которые часто были неактуальны или же трудно было правильно определить местонахождение скважин или что-либо подобное. Хотя я наблюдаю сейчас, что местные компании получают доступ к капиталу у обеспеченных людей или же через заключение сделок с крупными местными и международными компаниями – сейчас они начинают хорошо работать. Я могу дать пару примеров. Есть медные рудники в Восточном Казахстане – там хорошо работает компания с парой действующих активов – это очень современное малое предприятие на мировом уровне, как по разведке, так и производству. Другим примером может быть компания Caravan Resources в Карагандинской области – эти ребята умные геологи и хорошие специалисты. В Казахстане хватает горных талантов – не удивляет, что это так, вам нужно просто немного проехаться по стране и вы увидите, сколько в ней рудников – угольных рудников, небольших золотых рудников и так далее, много крупных медных рудников – это определенно является частью культуры здесь.
– Мы видим, что крупные компании имеют собственные геологические команды. Они пытаются сами проводить геологоразведку для себя. Как вы думаете, это эффективно, если сравнивать с юниорами?
– Нет, я не думаю. Я считаю, что в этом бизнесе есть два набора навыков: разведка и добыча полезных ископаемых. И очень редко компания, большая или маленькая, хороша в обоих. Я склонен замечать, что многие из этих крупных компаний – очень хорошие операторы, они управляют хорошим рудником, но их геологоразведочные работы обычно не особенно хороши, и я думаю, что это связано с несколькими факторами, так как это вопрос мышления. Добыча – это бизнес про наполовину пустой стакан – вы всегда ищете причину, чтобы сказать нет. В то время как разведка больше про наполовину полный стакан, где вы всегда ищите причину сказать да. И вы должны иметь такой подход в геологоразведке, потому что вы всегда можете сказать нет всему, и вы будете правы в 99% случаев. Но это не главное. Вам нужно быть правым в 1% случаев, когда вы нашли большое месторождение. То есть вам нужно иметь очень открытый склад ума в геологоразведке, не так как в горной добыче.
– Возвращаясь к лицензиям, вы смогли использовать ИТ-платформу minerals.gov.kz и получить через нее лицензии?
– Да. Мы подали на этот момент, вероятно, шесть или семь заявок через нее, и мне она понравилась. Мне понравился тот факт, что ваша заявка проштамповывается цифровым способом и это соответствует сценарию "первый пришел – первый получил". Есть процесс обучения, каким образом подавать заявки, но, когда вы ознакомитесь с ним, он становится очень простым. Так что опять же, я думаю, что это большой шаг вперед для бизнеса здесь – эта онлайн-платформа и возможность видеть новые заявки почти в реальном времени. Это дает ощущение, что какие-то площади получают внимание, другие нет, и это помогает с возможностями.
– Были ли у вас наложения по заявкам на лицензии, так что пришлось идти на аукцион?
– Да.
– Вы выиграли или проиграли его?
– Я участвовал в двух аукционах. Первый стал настоящим опытом, где я должен был сидеть с табличкой и поднимать ее вверх. Кто-то просто зачитывал цифры, которые каждый раз увеличивались, они были очевидно связаны с деньгами. Когда вы достигаете цифры, при которой вы явно выбываете, вы просто бросаете табличку. И это была последняя поднятая табличка. Проблема была в том, что я не мог говорить по-русски, так что эти цифры, которые были объявлены, и я понятия не имел, что это было или сколько это было, потому что я думал в долларах США, а не в тенге. В любом случае, мы выиграли тот аукцион, потому что я не думал, что знаю, сколько это стоит.
Затем я вышел на онлайн-аукционы, что является огромным улучшением, и мы выиграли пару аукционов и пару проиграли. Это умный способ открыть новые участки земли. Он помогает избежать изначального ажиотажа, когда кто-то отхватывает и забивает за собой большой кусок, так что туда больше никто не может зайти – это позволяет вам подать на него, по итогам аукциона уже действует принцип "первый пришел – первый получил", поэтому я думаю, что это хорошая система.
– Что касается площади в Павлодарской области - Бескауга, которую вы исследуете – вы ищете медь и золото, так ведь?
– Да.
– Почему вы тогда не пошли в Северное Прибалхашье?
– Мы попали в Казахстан фактически из-за того, что мы наткнулись на проект, который называется Бескауга. Этот проект существует уже последние 20 лет. Нам удалось заключить сделку с владельцами проекта Бескауга, но он был маленьким, всего 68 кв. км лицензированной территории. Таким образом мы попали в страну, и на месте стало ясно, что в этом конкретном поясе горной массы можно было найти гораздо больше.
Это одна из старейших частей центральноазиатского складчатого пояса. Она называется магматическая дуга Бозшаколь-Чингиз. Она содержит Бозшаколь (медное месторождение Kaz Minerals – прим.) вверху на севере, там есть Бескауга, и весьма спорно, но я думаю, что это включает месторождение Нурказган (месторождение "Казахмыса" - прим.), очень близко расположенное к Караганде. Это три медно-порфировых месторождения в поясе, которые большей частью покрыты более молодыми осадочными образованиями. Мне стало совершенно ясно, что здесь есть возможность разведать то, что было перспективным поясом, потому что на нем были действующие рудники, я думаю, он был недостаточно исследован.
Отчасти потому, что когда вы спускаетесь к Балхашу, то геология там гораздо более очевидна и впечатляет, потому что там больше геологического обнажения. Таким образом, я подумал, что Балхаш привлечет интерес всех и они проигнорируют этот северный пояс, который на мой взгляд, является нераскрытой жемчужиной. Так что в течение трех лет мы получили 16 лицензий, привели сюда одну из крупнейших горнодобывающих компаний в мире (Teck Resources. – Прим.). Я думаю, что вы начнете видеть плоды наших усилий по мере продвижения сезона, так как у нас есть очень интересные цели, мы собираемся начать бурение и всегда есть надежда, когда "вращается сталь". Как я говорю в своем бизнесе – вы всегда в одной скважине от славы. Это самая захватывающая часть большой проделанной нами работы на земле – мы проделали всю работу по отбору образцов, провели геофизические исследования и оценку, и теперь пришло время задействовать "машину истины", чтобы проверить, правы вы или нет. И если вы правы, то парочка больших открытий вас ожидает.
– После всей этой проделанной работы, сколько лет вас ожидает до возможного открытия?
– Именно бурение сделает открытие. Вы можете сделать открытие на первой скважине или на пятьдесят седьмой скважине. Одна из вещей в бурении заключается в том, что вы должны изучать каждую пробуренную скважину, потому что это самое дорогое, что мы делаем. Каждая скважина дает вам подсказку или окно в геологию и то, что происходит. Если вы начинаете видеть признаки или доказательства минерализации, то вам нужно собрать всю эту историю воедино, а затем запланировать еще одну скважину, чтобы проверить другой участок.
Итак, мы ищем медно-золотые порфиры. Это не устоявшиеся штуки. Они разрушают породы и меняют их, и там есть прожилки, изменения и определенные виды минеральных составов, которые встречаются. Даже если вы бурите скважины и вы можете не наткнуться на медно-золотую минерализацию, то вы можете наткнуться на очень хорошие изменения, которые говорят вам, что там что-то есть, вы просто не добрались до сути и не нашли настоящий двигатель, так что вам нужно проделать большую детективную работу с вашим бурением.
– Есть золотой пояс, протянувшийся из Восточного Казахстана до Акмолинской области, к примеру, золото-медное месторождение Майкаин является его частью. Каковы ваши шансы большой минерализации в проекте Бескауга по золоту?
– Ну, самая большая – это Бескауга. Сейчас это то, что мы называем вероятная порфировая структура c высокой концентрацией калия. И они обычно очень, очень богаты золотом. Так, если вы посмотрите на Бескаугу, там относительно мало меди и где-то 0,2%-0,3% золота. Но именно потенциальное наличие золота делает его очень интересным. В среднем там 0,5-1,5 грамма золота, но в основе больше полутора граммов (на тонну. – Прим.). Это порфир, так что это то, что может легко превысить 10, 15, 20 миллионов унций (311-622 тонн золота. – Прим.) и стать абсолютным месторождением-монстром.
Да, весь пояс имеет большой потенциал золота, и существует множество различных типов золотого оруденения. Бескауга — это богатый золотом порфир. Майкаин — это богатое золотом вулканогенное месторождение массивных сульфидов. Если двигаться в сторону Астаны, то вы начнете натыкаться на тектономагматические месторождения золота. В этой структуре много золота по всему поясу, а также, конечно, вниз в Бакырчике (месторождение Solid Resources в области Абай. – Прим.) и на рудниках по Восточному Казахстану.
– Каковы ваши прогнозы ресурсов по Бескауге?
– Сейчас у нас есть оценка минеральных ресурсов, которая был сделана на ранее завершенном бурении. Это около 46 тыс. метров бурения. И из этого мы получили около 250 миллионов тонн, с содержанием золота в полграмма и около 0,28% меди. Таким образом, это дает нам около трех с половиной миллионов унций золота (108 тонн. – Прим.), 600 тыс. тонн содержащейся меди.
С тех пор как эта оценка ресурсов была опубликована, мы действительно провели довольно много дополнительного бурения и, очевидно, значительно расширили известную минерализацию. Мы пока не сделали оценку ресурсов по проделанным объемам бурения, но мы можем сказать, что она больше. На сколько? Было бы неразумно мне говорить, как представителю публичной компании, но это определенно то, что мы будем рассматривать в ближайшем будущем - возможное обновление оценки минеральных ресурсов на Бескауге. И это приблизит нас к половине миллиарда тонн.
И тогда возникает вопрос, можно ли найти еще что-то? Многие люди не понимают про месторождения, что если вы делаете открытие, то это даст вам определенный размер ресурса, скажем, в порфире 200 млн тонн. Порфировые месторождения в миллиард тонн или в четыре миллиарда тонн не открываются, они делаются и разрабатываются. Когда у вас есть ядро месторождения, и вы просто выходите и медленно добавляете все больше и больше тонн к нему. И это может продолжаться в течение 10-15 лет. Это не то, что обязательно произойдет за один год, вы не получите миллиард тонн порфира за один год, но вы определенно получите его за 10 лет, если вы, очевидно, знаете, есть ли он там.
– Насколько мне известно, в Kaz Minerals на Бозшаколе до сих пор ведут доразведку и что-то находят. Может быть, в вашем случае будет то же самое после начала разработки месторождения. Если у вас будет реальное открытие, скажем, среднего размера, то вы будете месторождение продавать Teck Resources или местной компании, может быть "Казахмыс", Kaz Minerals, Rio Tinto или какому-либо СП?
– Рассматриваются все варианты. Я могу сказать одно, что мы геологоразведочная, а не горнодобывающая компания. Поэтому мы знаем, в чем заключается наш набор компетенций. Если бы мы пошли на производство, то нам пришлось бы сменить руководство компании и нанять людей, которые строят и разрабатывают шахты. Это если бы Arras должен был бы разрабатывать месторождение. Альтернативой является то, что мы привлекаем партнера, условно, такого как Teck или Kaz Minerals у которого есть этот опыт, а затем мы становимся миноритарным партнером по мере перехода на добычу. Все, что вы делаете – это прямая продажа актива и распределение полученных средств обратно среди ваших акционеров. Любые варианты рассматриваются, и они зависят от актива, партнера и того, на каком экономическом цикле находится сырье.
– Бескауга может быть карьером или подземным рудником?
– Определенно Бескауга могла бы быть карьером. Когда вы на поверхности, а Бескауга находится в степи - она плоская как блин, то вы бы не поняли, что стоите на месторождения золота в 3 млн унций (93 тонн – прим.). Поэтому вы бурите сквозь примерно 40 метров речного гравия, глины и отложений, а затем сразу же попадаете в минерализацию. Таким образом, ваша минерализация в основном начинается на поверхности.
– Если это рядом с Экибастузом, то там есть инфраструктура – электричество, железная дорога. Так ведь?
– Да, и то и другое в наличии. Экибастуз – это город шахтеров, так что это ваша рабочая сила. Угольный карьер "Богатырь" и другие угольные разрезы в регионе обеспечивают 7,5 ГВт мощности для выработки электричества. Есть железная дорога, которая крепко связана с угольным разрезом. Лучшая инфраструктура, которую я когда-либо видел в мире.
– Еще такой вопрос по лицензиям. Трудно ли по ним проводить публичные слушания по воздействию на окружающую среду с местным населением? И земельный вопрос – иногда земля под геологоразведку может кому-то принадлежать. Как вы с этим справляетесь?
– Да, это два хороших вопроса. Да, мы проводим публичные слушания по нашим лицензиям. До сих пор, поскольку мы не находимся в чувствительных районах и относительно далеко от населенных пунктов, не наблюдалось, скажем, каких-либо серьезных возражений, постучу по дереву. Но, безусловно, доступ к правам на поверхность является довлеющей проблемой в Казахстане. Потому что в большинстве стран добыча полезных ископаемых имеет приоритет над сельским хозяйством. Причина в том, что рудник всегда будет иметь относительно небольшой экологический след по сравнению с огромной аграрной площадью. Но с этого относительно небольшого следа, скажем, в 5 квадратных километров, вы генерируете потенциально миллиарды долларов налогов. Так что это гораздо более эффективное использование земли для страны.
Но сначала вам нужно найти полезные ископаемые. Поэтому большинство стран признают, что если вы геологоразведчик, то вы должны иметь право получить и исследовать территорию с уважительным отношением – вы должны выплатить компенсацию землевладельцу, оставить землю в хорошем состоянии и так далее. Однако у вас есть право исследовать территорию, потому что это в интересах страны.
В Казахстане, похоже, пока нет такого механизма. Кажется, землевладелец мог бы, если бы захотел, по сути, блокировать вас. И это то, что нужно решить, потому что я думаю, что мы начинаем приближаться к той точке, где сталкиваются землевладельцы, у которых есть права на землю, даже если они ею не владеют и могут просто арендовать ее у государства, с держателями лицензий на разведку полезных ископаемых, у которых также должны быть права. Единственным реальным арбитром здесь выступает государство. Это не должно быть оставлено на усмотрение компаний или сторон, как это происходит сейчас. Должен быть очень четкий предписывающий способ решения этого вопроса, и должна быть справедливая компенсация, которую довольно легко определить соответствующим образом.
Приведу пример. В Мексике, если у вас есть землевладелец, который блокирует вас, и вы не можете получить доступ к своей заявленной территории для разведки полезных ископаемых, вы можете подать на него в суд. Суд вынесет решение в вашу пользу, если у вас есть действующая лицензия на разведку полезных ископаемых, но вы должны будете выплатить землевладельцу компенсацию за доступ к этой земле, и это предписание. Это не огромная плата, но землевладелец получает некоторую сумму за причиненные неудобства, а геологоразведочная компания обязана восстановить ее до первоначального состояния.
– Ваша компания должна сейчас выплачивать много денег за землю ее арендаторам?
– Мы бы это сделали, если бы нам надо было получить доступ ко всем нашим лицензиям. Я имею в виду, что у нас был один сумасшедший землепользователь, который был готов предоставить нам доступ за 4 миллиона евро в год.
– Он очень умен.
– Он оказался не очень умен, потому что мы отказались от разведки на этом участке земли. Но в целом мы обнаружили, что землевладельцы нормально относятся к предоставлению земли. Мы верим в беспроигрышный вариант для обоих сторон - они должны получить компенсацию, но она не должна быть огромной, в этом просто нет смысла. Потому что это этап разведки, нет приза, за который надо бороться. Нет месторождения, которое, оправдывало бы трату таких денег на доступ к земле. Сначала мы должны проделать работу.
Так что это надвигающаяся битва, и я скажу вам напоследок, что я обнаружил, что госорганы здесь являются превосходными с точки зрения взаимодействия и очень прогрессивными.
– Центральные или местные?
– На обоих уровнях. Госорганы вокруг Экибастуза превосходны в работе, и центрально правительство фантастически работает. Я встречался с министром Шарлапаевым несколько раз – он доступен, выслушивает и, на мой взгляд, в целом делает хорошую работу.
Единственная критика, которая у меня есть, и это случалось несколько раз до настоящего момента – мы были удивлены налогами. Я не имею ничего против налогов, которые платит отрасль, особенно когда цены на сырьевые товары безумно высоки и есть непредвиденные сверхприбыли. Нет проблем, когда налоги меняются с учетом этого периода, потому что так будет не всегда. Но проблема возникает, когда новые налоги объявляются без консультации с отраслью или компаниями, и вы просто просыпаетесь однажды утром и обнаруживаете, что Казахстан увеличил налог на добычу полезных ископаемых (НДПИ) на 50% или же то, что недавно было проделано с ураном (повышение НДПИ на уран – прим.), или же налог на экспорт полезных ископаемых или концентратов (пошлина на экспорт металлов обсуждается в правительстве – прим.). И они появились из ниоткуда, с нами в отрасли не консультировались по этому поводу, и это в основном ставит жирную точку в любом импульсе, который был получен благодаря успехам и возможностям в геологоразведке. Никто еще в мире не понимает, что такое НДПИ.
– Это плата за природную ренту.
– Да. Но проблема в том, что вы можете добывать полезное ископаемое, но пока вы его не продадите, он все еще будет грудой породы. Как вы на самом деле подсчитаете, сколько в ней находится металла? Вы узнаете это только в момент, когда вы ее переработаете и извлечете металл из породы, а затем продадите.
– Есть оценка государственной комиссии по запасам (ГКЗ).
– На сегодняшний день лучшим способом является налог в виде роялти, потому что это справедливый способ налогообложения. Потому что компания продает продукцию и таким образом зарабатывает деньги, и правительство точно знает, сколько компания получила за продажу своей продукции, так что оно не берет с нее налогов слишком много или слишком мало.
Если компания знает, какова ставка роялти, то вы можете заложить ее в бюджет соответствующим образом. В то время как НДПИ – это больше приблизительный подсчет – вы можете заложить меньше или больше, чем нужно в бюджет, то есть он полон дыр – это плохой способ налогообложения. Я также думаю, что Казахстан проигрывает, потому что есть потери. Возможно, он недостаточно взимает НДПИ (вероятно, речь идет о том, что при взимании НДПИ используется расчет запасов ГКЗ, который может быть не всегда достоверен, то есть в данном случае выдвигается предположение, что запасы могут быть занижены. – Прим.).
– Я также хотел бы уточнить про земельному вопросу – должна ли какая-либо функция по земле добавлена в платформу minerals.gov.kz, где есть данные по земельным ресурсам? В целом какие улучшения можно добавить в регулирование геологоразведки?
– Да, я думаю, это было бы невероятно полезно. Я думаю, что очень четкая карта землепользования страны (внутри minerals.gov.kz. – Прим.) была бы хорошим началом.
Кроме того, уровень экологической оценки (оценка воздействия на окружающую среду (ОВОС). – Прим.) должен быть на уровне геологических исследований. Если все, что вы делаете, это ходите по земле, берете образцы почвы и стучите по камням, вам вообще не нужно проводить оценку воздействия на окружающую среду. Ваш ущерб, по сути, нулевой, и это просто люди, ходящие по кускам земли.
Затем вы переходите на следующий этап, где, возможно, вы роете траншеи и бурите скважины. Хорошо, теперь вы нарушаете целостность земли, и теперь вам нужно подумать о том, какой ущерб вы наносите земле. Это то, что я бы назвал оценкой воздействия среднего уровня, которую необходимо провести, поскольку, возможно, придется проводить рекультивационные работы, засыпать траншею, восстановить растительность на буровых путях и тому подобное – это подходящее время для проведения оценки воздействия. И только потом все только увеличивается – вы проводите пробную добычу на пути к фактической добыче, затем план закрытия рудника и план рекультивации. То, что вам нужно иметь, когда вы дойдете до этапа банковского ТЭО. На мой взгляд, сейчас вы появляетесь, и вы планируете закрытие рудника, даже не пробурив скважину – я тут преувеличиваю, но вы погружаетесь гораздо, гораздо глубже, чем вам, вероятно, нужно на этом этапе. Это должно быть гораздо более постепенным и легко получаемым.
И напоследок. Они (правительство. – Прим.) должны сделать так, чтобы было очень-очень легко возвращать лицензии на разведку полезных ископаемых. Сейчас это очень сложно. Причина в том, что вам нужно привезти кого-нибудь из акимата, департамента экологии, департамента недропользования (министерства промышленности. – Прим.), и вы должны пройти к углу каждого кадастрового блока и сфотографировать направления к югу, северу, востоку и западу. Люди заняты. Достаточно трудно собрать троих людей в одном месте в одно время и получить от них подписи по каждому пакету четырех блоков.
Что нужно сделать, так это рассмотреть проделанную работу по проекту. Если все, что вы делали, это составили геофизические карты или отобрали пробы почвы, то вы должны иметь возможность прийти в департамент и завтра же сдать лицензию на разведку полезных ископаемых. Это необходимо в горнодобывающем бизнесе, потому что нужна возможность быстрого оборота земли и проектов. Часть моей работы заключается в том, что мы получаем большие участки земли, быстро их оцениваем, а затем, если мы думаем, что там нет легких, "низко висящих фруктов" или возможностей, то мы сдаем участок и переходим к следующей лицензионной площади или проекту.
Вы не хотите быть связанным с лицензией, в которой, по вашему мнению, нет потенциала, и вы изо всех сил пытаетесь отказаться от нее, убрать ее из своего бухгалтерского учета и прекратить платить за нее. Если вы начинаете делать настоящую работу по проекту, например, бурить скважины или пробную добычу или рытье траншей – да, вам нужно подписать, что работы по рекультивации выполнены и все хорошо. Как только вы получите подпись, что рекультивация прошла успешно, вы можете отказаться от земли. Это нонсенс – выходить на углы четырех блоков, фотографировать и все такое – это трата времени и это непрактично. Если вы действительно хотите фотографических доказательств и всего, просто запустите дрон. Технология есть. Это должен быть гораздо более простой процесс.
– Напоследок хотел бы спросить насчет платы за геологическую информацию. Это действительно большие суммы?
– Да, для меня это на самом деле трагедия, что это дорого. Это дорого, если у вас есть большие площади, которые вы хотите оценить, и вы хотите посмотреть на все отчеты. Знаете, вы можете потратить 10-15 тыс. долларов на получение этих отчетов, и большинство из них бесполезны — это длинные геологические описания и вещи, которые для наших целей, вероятно, не нужны.
Я считаю, что это должно быть бесплатно, и Казахстан должен рассматривать это как невероятный ресурс из своего прошлого, который можно использовать. Вы можете захотеть, чтобы это попало в руки как можно большего числа людей, они должны раздавать это на крупных геологических конференциях, чтобы люди ознакомились с этими отчетами, если они готовы потратить время на их чтение и понять их. В итоге вы можете обнаружить, что люди начинают получать лицензии и применять много этих советских данных. Сейчас люди, вероятно, не покупают все отчеты, которые им нужны, а на этих страницах могут скрываться всевозможные жемчужины. Так что, если они хотят серьезно заняться этим, то пусть сделают все геологические карты бесплатными, всю геофизику из советской эпохи бесплатной.
Читайте по теме:
"Казгеология" вышла на распродажу
