Мировая экономика сегодня столкнулась с огромным вызовом в виде пандемии коронавируса. В JPMorgan Chase посчитали, что потенциальные убытки мировой экономики в ближайшие два года из-за COVID-19 могут составить более 5 трлн долларов. На восстановление потребуются годы и огромные суммы. Если даже развитые государства готовятся к худшему, что же ждет развивающиеся?! Именно к ним относятся и страны СНГ. О том, как они спасают свои экономики, нам рассказала ведущий научный сотрудник Центра постсоветских исследований Аза Мигранян.
– Аза Ашотовна, сейчас высказываются мнения о том, что мировую экономику ждут худшие времена с момента Великой депрессии 1930-х годов. Как вы считаете, будет ли этот кризис тяжелее предыдущих?
– Сложность этого кризиса состоит в том, что он захватывает мировую экономику в целом, поэтому глубина спада может быть существенной. Это первое. Вторым фактором является то, что здесь накладываются два очень значимых фактора: падение цен на нефть и снижение спроса на нее и другие энергоресурсы. Наложение этих двух факторов приводит к состоянию так называемого идеального шторма не только для сырьевых стран, таких как Россия и Казахстан, но и для других государств, которые мы привычно называем более развитыми: Евросоюз, США, Канада и т. д.
– На каких странах постсоветского пространства, по вашему мнению, наиболее негативно отразится этот кризис, связанный с пандемией, а какие, наоборот, оказались в более выгодном положении?
– Я противник рейтингования, но скажу так: наиболее уязвимы те страны, у которых менее дифференцирована экономика. Также в более сложном положении окажутся государства, которые имели более либеральную структуру и свободу перемещения своих граждан, потому что там больше возникает риск инфицирования. К этой категории относятся Россия, Казахстан, Кыргызстан, Армения, Молдавия и т. д. В этом смысле в более выгодном положении оказались те страны, в которых была меньше развита свобода перемещения. Например, Туркменистан. Сейчас там, по официальным данным, нет ни одного зараженного. Будем ссылаться на официальные источники. Вполне благополучная ситуация в Узбекистане, но это из-за того, что закрыты границы. Если предположить, что хотя бы 5% узбекских мигрантов, находящихся в России, захотят вернуться на родину, то возникает много рисков. Первое – организация их транспортировки. Второе – это риски, связанные с тем, что они должны быть помещены в обсервацию, потому что они прибывают из эпидемиологически неблагоприятной страны и могут быть инфицированы.
Очевидно, что высокий экономический спад будет наблюдаться в Казахстане, России и, скорее всего, в Туркменистане. Однако в большей степени спад здесь связан не столько с кризисом, вызванным пандемией, сколько с высокой волатильностью на нефтяном рынке, падением цен на нефть. Также Кыргызстан, где малый и средний бизнес занимает большую долю в ВВП, будет ощущать сильные последствия ограничений, связанных с пандемией.
– Большинство стран СНГ уже внедряют антикризисные пакеты для того, чтобы поддержать бизнес и население. Как Вы могли бы оценить эти меры?
– Сейчас довольно сложно оценить влияние тех или иных мер, поскольку прошло довольно мало времени. Практически все страны СНГ предприняли стандартный перечень антикризисных мер. Условно их можно разделить на два блока: группа срочных мер, которые связаны с противоэпидемической борьбой и последовавшими за этим ограничениями экономической активности. Сюда входят ограничительные меры, то есть карантины, ограничения массовых скоплений, что, естественно, бьет по экономической ситуации. И это общемировой тренд. Запретительные меры эффективнее работают в странах, где более закрытые и управляемые системы взаимоотношений. В азиатских республиках, таких как Туркменистан, Таджикистан, Узбекистан, в большей степени работают именно ограничения.
Вторая группа – это меры, направленные на стабилизацию экономической, макроэкономической ситуации в странах. Во всех странах постсоветского пространства введены отсрочки по кредитам, предоставляются дополнительные сроки выплаты налогов и платежей в бюджет. Одним из механизмов также стало предоставление субсидий или кредитов для финансирования фондов заработных плат для МСБ и для поддержания населения. Конечно, масштабы такой помощи МСБ зависят от финансового потенциала страны. Понятно, что в Кыргызстане и Таджикистане этот перечень мер более ограничен.
Также параллельно с ограничениями введены регуляторные меры, направленные на стабилизацию экономической ситуации, поддержание курса национальной валюты, регулирование темпов и уровня инфляции.
Кстати, один из парадоксов пандемии: чем ниже уровень жизни и доходов населения, тем меньше шансов заразиться. По сути, менее обеспеченное население оказалось более защищенным. Исходя из этого критерия, расходы более бедных стран и их потери будут меньше, потому что уровень распространения заболевания будет ниже.
– Достаточно ли этих мер для выживания МСБ в постпандемийный период?
– Однозначно нет. Сегодня правительства не только стран СНГ, но и в мире в целом принимают меры, направленные на то, чтобы "законсервировать" бизнес, сохранить его производственный потенциал и не допустить роста безработицы. Поэтому нельзя говорить о том, что эти меры будут каким-то образом способствовать выходу из кризиса. Традиционно существует две формы классической экономической модели, которые помогут преодолеть кризис.
Первая – модель свободного конкурентного рынка, при которой запустить экономику можно за счет наращивания спроса населения. Но этот спрос должен удовлетворяться продуктами, товарами собственного, национального производства. При таком сценарии правительства стран пытаются поддержать не конкретных предпринимателей, а население через субсидирование или льготное кредитование. Эта модель не применима для большинства стран СНГ, потому что в их структуре преобладает импорт. Более того, такая адресная поддержка не приемлема и потому, что у них нет большой финансовой подушки безопасности, чтобы просто раздавать помощь населению.
Скорее мы можем говорить о второй модели – кейнсианской системе взаимоотношений в экономике, т. е. не когда разгоняется спрос населения, а осуществляется поддержка и создание предпринимательской среды для развития бизнеса. Это как раз тот комплекс мер, связанных с налоговым стимулированием, облегчением доступа к кредитам со стороны МСБ, поддержка через госпрограммы, включение МСБ в какие-то национальные проекты, допуск этих компаний к государственным закупкам. И такие меры позволяют бизнесу выжить, но он точно не сможет работать и развиваться только на госзаказах, поэтому должен пересмотреть свою модель деятельности, и государство должно этому способствовать. Здесь я имею в виду смену технологий. Да, классическая торговля, к которой мы привыкли, не перестанет существовать, но условия, появившиеся при пандемии, ускорили переход на цифровые технологии. Для того чтобы стимулировать выход МСБ из кризиса, необходимы комплексные программы в целях развития цифровизации.
– Как Вы считаете, как скажется пандемия на экономике Казахстана?
– Сейчас озвучиваются различные прогнозы падения ВВП, например, реальный ВВП прогнозируется на уровне -0,8%. В 2021 году экономика восстановится до 3%, и это даже не выход на уровень 2019 года.
В целом, по прогнозам, для выхода мировой экономики из кризиса потребуется один-два года, в развивающихся странах, в том числе СНГ, восстановление до уровня 2019 года прогнозируется где-то через два-три года в зависимости от экономики.
При этом, по прогнозу, уровень потребительских расходов, который является для Казахстана, как и других стран СНГ, драйвером роста, ожидает сокращение до 0,3%. Очевидно, что государственное потребление стоит в плюсе, равно как и вложение в основной капитал.
Падение промышленного производства в Казахстане не предполагается, а вот в сфере услуг падение ожидается до 2,5%. Понятно, что в этой сфере работают именно компании МСБ, и это серьезный фактор. Кроме того, прогнозируется довольно серьезный прирост инфляции.
– Тогда о валютном курсе в странах СНГ…
– Сегодня очень сложно предугадать, какие факторы сложатся по итогам карантинных мероприятий. В мире не было такого опыта, когда правительства почти всех стран стали вводить ограничения, в том числе связанные с экономической деятельностью. В связи с чем валютный курс прогнозировать сегодня довольно сложно.
Но валютный курс зависит не только от экономической ситуации, но и от неэкономических факторов. И тут может случиться все, что угодно, – начиная от влияния какого-то фейка, который может очень сильно растревожить население и игроков, и заканчивая какими-то спекулятивными играми, если в странах развиты валютные рынки и биржевые операции. Но на сегодняшний день, наверное, невысокий уровень развитости биржевых инструментов на валютном рынке и вовлеченности населения в эти инструменты как раз-таки спасает экономики стран СНГ от таких спекулятивных крахов.
Кстати, предыдущие кризисы научили центральные банки, в том числе Национальный банк Казахстана, активно предотвращать резкие и серьезные спады или, по крайней мере, противодействовать этому.
– Как Вы считаете, произойдут ли изменения в экономике Казахстана и стран СНГ после пандемии?
– Что касается экономики Казахстана, как и экономик стран СНГ, я не думаю, что произойдет какой-то очень радикальный слом традиционной системы. По крайней мере, если мы ограничимся краткосрочным сидением на карантине. Если в мае завершится карантин, то, полагаю, произойдет традиционная схема инерционного восстановления экономики, которую мы имели после всех кризисов. Этот процесс имеет два варианта развития – либо это будет происходить намного медленнее, потому что спрос на энергоресурсы упал и цены не скоро восстановятся, либо это будет более ускоренная трансформация. Здесь, скорее всего, выбор модели будет зависеть от глубины падения: чем больше спад, тем в большей степени мы можем ожидать изменения в структуре экономики.
В целом изменения будут происходить в сторону новых технологий, цифровизации, развития новых форм торговли, предоставления услуг, вплоть до образования, но уже в виртуальном пространстве. Пандемия, несмотря на все угрозы и тяжелые последствия, имеет положительный эффект: этот период стал катализатором, который в разы ускоряет процессы смены технологий. Если мы отводили на переход к цифровизации пять-семь лет, то сейчас мы рассматриваем период от одного до трех лет максимум. И, если правительства стран предусматривают и закладывают эти процессы в свой пакет мер по восстановлению экономики, это будет иметь больший эффект, нежели если они останутся на традиционных системах.
Ольга Фоминских
