Свою карьеру в кино Санжар Мади начал 11 лет назад – тогда его пригласили в экшен-фильм "Обратная сторона" на роль полицейского новой формации, из тех, кто кристально чист и говорит на нескольких языках. Правильный и робкий юноша с тех пор заматерел и обогатил фильмографию: он был и наркоманом из числа золотой молодежи, и супергероем в российском боевике "Защитники", и гастарбайтером в последнем фильме Веры Глаголевой "Не чужие". Играл и ханов, и наших легендарных личностей – в прошлом году у него в прокат вышла картина "Амре" о певце Амре Кашаубаеве. Сегодня у парня новая высота – роль бойца ММА в фильме известного режиссера авторского кино Адильхана Ержанова "Бой Атбая".
– Санжар, Вы сейчас, кажется, один из востребованных казахстанских актеров. С тех пор как у Вас появились статус и имя, изменилось ли для Вас что-то в карьере кардинальным образом? (Смеется). Почему Вы смеетесь?
– Честно говоря, не привык к таким словам, и до сих пор не чувствую себя одним из самых известных и востребованных актеров, как Вы сказали. Знаете, недавно я воспоминал съемки на своей первой полнометражной картине "Обратная сторона", которая вышла на экраны 11 лет назад, и понял, что, несмотря на то, что это было очень давно и в кино я давно не новичок, на меня до сих пор не обрушилась та самая слава, когда твой двор осаждают толпы поклонниц, подъезд исписан признаниями и каждое утро стоят цветы у двери. Вместо слова "статус" я предпочитаю говорить слово "опыт", и с его появлением мне, безусловно, стали больше доверять сложные роли, а в остальном какого-то кардинального поворота нет.
– Вы спокойно перемещаетесь по городу и появляетесь в публичных местах, и ажиотажа вокруг нет. Но у кого из казахстанских актеров он есть?
– Может, у кого-то и есть, я не знаю, лично я абсолютно спокойно везде хожу, внешность не скрываю, а если и ношу головные уборы и очки, то только из-за любви к ним. То есть никакого назойливого внимания не чувствую. Может быть, потому, что мои фанаты – это интеллигентные, спокойные люди?
– А у Вас есть фанатский клуб?
– Да, есть. У меня около двух…
– Двух человек?
– (Смеется.) Двух фанатских аккаунтов! Которые, возможно, да, фолловят только друг друга и больше у них нет подписчиков. Я, конечно, шучу. Я очень уважаю своих поклонников и рад, что есть люди, которым нравится то, что я делаю, и хорошо, что их немало.
– Я читала, что Вы начали свой путь в кино на самом деле не с экшен-фильма "Обратная сторона", а с многострадального проекта "Кочевник", где Вы играли в массовке джунгара…
– Да, это была массовка массовки, в том смысле, что это был какой-то пятый план сзади – там не то что мой силуэт не было видно, там просто вдали должно было что-то двигаться, и где-то там, посреди этого, был я. Лично я не считаю "Кочевника" своей стартовой площадкой, ведь после этой картины я возненавидел кинематограф. Помню, как вся изнанка киноиндустрии, весь ее негатив обрушился на мой неокрепший тинейджерский ум, и я увидел, как в кино обманывают. Врут все: и кастинг-директора, обещая роли, и продюсеры, обещая деньги, и даже повара, которые готовят какую-то абсолютно несъедобную пищу. Все ко всему относились наплевательски. Меня хватило только на два дня, после чего я сказал: ребята, спасибо и до свидания. Я в таком кино сниматься не хочу.
– Если сейчас Вам 32, а было это примерно 17-18 лет назад, то Вы тогда были 14-15 летним подростком?
– Да, я учился тогда еще в школе, и сталкиваться со всей этой грязью в таком неокрепшем возрасте было очень неприятно. Для себя я решил, что в таких условиях я больше никогда в кино не буду сниматься.
– "Кочевник" можно считать пробой профессии, картину "Обратная сторона" – дебютом в большом кино, а после какой роли Вас стали по-настоящему узнавать?
– После "Сказа о розовом зайце" Фархата Шарипова. Это был проект, который появился в нужное время в нужном месте, он был честным, настоящим и оказался судьбоносным для большинства актеров, которые в нем играли, он зажег новые имена. После выхода "зайца" на экран прошло 15 лет, а люди до сих пор его помнят и, бывает, даже цитируют фразы из этого фильма. Я удивился тому, что этот проект знают даже в России – когда я работал там на съемках исторического сериала "Золотая Орда", мне говорили, что помнят меня в этом фильме. Это вообще нонсенс, что в России смотрят наше кино и оно оставляет такое сильное впечатление.
– Когда Вы только начинали, большинство режиссеров все-таки видели в Вас модель, а не актера. Сейчас совсем другое дело – мне кажется, Вы стали заметно лучше играть. Почему? Опыт или научились выбирать режиссеров и роли?
– Все вместе, ты растешь как актер, ты работаешь с опытными режиссерами, сейчас еще и появилась возможность выбирать сценарии. Мне теперь предлагают по-настоящему сложные драматические роли, которые помогают мне раскрываться как актеру.
– Какой из режиссеров оказал на Вас самое большое влияние?
– Таких режиссеров было два. Это Сатыбалды Нарымбетов, с которым я работал на картине "Аманат", и американский режиссер Джефф Веспа, снимавший картину "Амре", где я сыграл главную роль. Обе роли исторические и требовали серьезной предварительной подготовки, нужно было думать, как лучше преподнести своего героя, приходилось скрупулезно прорабатывать каждую секунду экранного времени и каждую реплику. Ведь и Кенесары-хан, которого я играю в "Аманате", и певец Амре Кашаубаев, роль которого мне досталась в "Амре", – это очень авторитетные и значимые фигуры для нашей культуры. Особенно сложно было работать надо образом Амре, поскольку мы создавали этот персонаж с нуля. Во-первых, потому что у нас было не так много информации о нем, во-вторых, наш фильм не документальный, а художественный, так что пришлось сочинять образ.
– Наши люди любят покритиковать. Как приняли Амре? Тем более если образ, так скажем, не каноничный?
– Я тоже переживал, ведь у нас все в стране кинокритики и каждый второй историк, причем дипломированный. Но зря мы волновались – вопреки всем законам жанра людям понравилось, некоторые ходили по два раза. Позитивные отклики идут до сих пор.
– Тогда можно я Вас покритикую? Мне показалось, что Ваше лицо слишком современно, для того чтобы играть народного казахского певца начала XX века. Голос Амре и Ваш облик никак во мне не склеились…
– Еще до съемок я тоже поднимал этот вопрос – насколько целесообразно брать меня на эту роль? Но режиссер посчитал, что я подхожу, ведь для него стопроцентная схожесть не была так важна. На первый план он выносил историю – молодого, талантливого казаха, чье увлечение музыкой открыло ему двери в большой мир и помогло найти общий язык с великими музыкантами того времени. К тому же требования к исполнителю роли были очень высоки – трудно среди наших актеров найти тех, кто сможет играть на английском языке. Ко всему прочему, это кино с самого начала задумывалось как экспортное – им нужен был кандидат, который бы достойно представил страну за рубежом. Чтобы потом люди сказали: так вот казахи какие! Наверное, все эти факторы сыграли в пользу моей кандидатуры.
– Сейчас у Вас, похоже, новый карьерный взлет – Вы стали сниматься в авторском кино. И не у кого-нибудь, а у одного из самых ярких режиссеров в Казахстане – у Адильхана Ержанова. Для чего Вам это, ведь Вы вроде неплохо себя чувствуете в коммерческом кино? Захотелось большой славы?
– Слава никогда не была для меня самоцелью. Не буду лукавить – творчеством Адильхана Ержанова я давно интересовался и хотел однажды с ним поработать, ведь то, что он делает в своих фильмах, каждый раз потрясает меня как зрителя. К счастью, Адильхан из тех режиссеров, кто никогда не стоит на месте, он каждые три года меняет свой стиль, и я как раз сейчас попал на тот период, когда он решил снимать крутое авторское, но при этом жанровое кино.
– А раньше Вы пробовали попасть в его киновселенную?
– Слышал я о нем давно. Еще в 2011 году, когда он с каким-то из своих фильмов прилетал на кинофестиваль в Дубае, он познакомился с моей супругой. Компания, в которой она работала, была спонсором этого мероприятия. Он поговорил с моей женой, но мы с ним тогда так и не встретились. Я знал об Адильхане, но мы жили как будто в параллельных мирах и почти не пересекались, пока в прошлом году на Almaty Film Festival мы, наконец, не познакомились нормально и не поставили все точки над i. Адильхан сказал, что и не интересовался мною раньше, поскольку боялся, что гонорар у меня будет приличный, на что я ответил, что для него могу и бесплатно сыграть. И буквально через месяц мне позвонили и сказали, что у него есть для меня роль в картине "Бой Атбая".
– И что, играете у него бесплатно?
– Нет, но за символическую плату, ведь в данном случае деньги – это не так важно.
– Для Вашей фильмографии роль в этом фильме необычная…
– Я бы сказал, атипичная. Я играю харизматичного, но довольно эпатажного бойца MMA, который, с одной стороны, тонкий интеллектуал и ранимый человек, с другой – хладнокровный и безжалостный боец. По стечению обстоятельств он попадает в зависимость от нечистоплотных людей, которых в мире современного спорта, думаю, немало, и переживает один из самых тяжелых кризисов в своей жизни. В общем одном образе сошлось несочетаемое, очень интересная и богатая роль.
– Каково работать с Адильханом? Отличается ли его стиль от работы режиссеров коммерческого кино, с которыми Вы по большей части работали?
– Кардинально. У Адильхана определенно свой неповторимый стиль, и с ним очень интересно работать: с одной стороны, он ставит жесткие задачи актерам, с другой стороны, он дает нам свободу самовыражения, разрешает импровизировать. Ты можешь добавить от себя то, чего нет в сценарии, от чего фильм начинает жить своей жизнью. К тому же у Адильхана необычный подход, я не помню, чтобы кто-то еще так работал. Мы работаем как бы в шахматном порядке: день – снимаем, день – репетируем. Это очень помогает. Он всегда открыт для актеров, и проекту это идет только на пользу.
– Вы ведь сейчас еще в одном авторском проекте в Казахстане снимаетесь – и уже в роли хоккеиста? Ни разу не видела ни один авторский фильм про хоккеиста…
– Да, этот проект называется "Большая маленькая жизнь". У меня одна из основных ролей, но не главная, в центре сюжета там женская история. Больше пока ничего рассказать не могу, но мне кажется, фильм должен понравиться публике, ведь в нем есть и жизнь, и боль, и надежда.
– Говорят, настоящую боль, и душевную, и физическую, Вы испытывали, когда играли в последнем фильме Веры Глаголевой "Не чужие"? И это были очень изматывающие съемки?
– Да, это был непростой проект, ведь Вера Глаголева была хорошим, но очень требовательным и строгим режиссером, причем моим коллегам работать с ней было намного сложнее, чем мне. Требуя что-то от актрис, она могла повысить на них голос и ругать за что-то, а потом поворачивалась ко мне и спокойным голосом говорила: "Санжарчик, смотри, ты сейчас подходишь сюда и делаешь то-то". Не знаю, по каким причинам она на меня не кричала, не хочется выгораживать себя, но, когда заканчивался съемочный день, обе актрисы – народная артистка России Татьяна Владимирова и Аня Капалева рыдали. Мне было их жаль и одновременно неловко. Во время съемок я даже сам подходил к режиссеру и говорил: "Вера, может, я что неправильно делаю? Может, нужно по-другому? Вы скажите!" Она говорила, что все нормально.
– У Вас там есть сцена, где у героя погибает семья. Видно, что Вам там действительно пришлось очень тяжело и слезы на экране настоящие…
– Да, мы очень тяжело снимали эту сцену, на улице было около нуля, а я в одной рубашке и брюках, плюс нужно было залезть в глину с головой, а поскольку глина сама по себе отнимает человеческую энергию – мастера, которые работают с этим материалом, всегда отмечают такую ее способность, это было невыносимо. Целая гора глины, дождь, снег, ветер, ты пытаешься руками разгрести эту окаменелую холодную массу, раздираешь пальцы в кровь – это выматывает. Поэтому слезы натуральные, они от усталости и безысходности, ведь мы снимали дублей 10, потому что то ракурс не тот был, то свет, то еще что-то…
– Таких сцен у Вас, конечно, немного, но как потом после таких съемок Вы восстанавливаетесь?
– После съемок я очень сильно заболел. Но отдохнул, пришел в форму, и все стало как прежде. Знаете, я в жизни прошел через такие неприятные вещи, которые бы никому не пожелал, поэтому выбить меня съемками даже таких сцен непросто. Моральный фон у меня стабильный.
– Это Вы что сейчас имеете в виду?
– Это связано с моими личными драмами. Я не стану сейчас пускаться какие-то подробности своей жизни, ведь эти события были еще до моей карьеры в кино, но я прошел хорошую жизненную школу, и это мне помогает. Ведь эта боль и есть мой клад, который я достаю, когда надо, и потом максимально быстро убираю обратно, ведь жить с этим все время очень тяжело.
– Есть актеры, в глазах которых я вижу боль и какой-то жизненный груз. Они могут ничего не играть, но глаза их выдают, а в Вас я это не считываю…
– Возможно, я тщательнее скрываю и не достаю без надобности? Ведь жить с этим постоянно – это вредить себе и своему здоровью. Я совсем не хочу педалировать этим, и, когда придет время рассказать об этом всему миру, я расскажу. Сейчас же оно у меня в надежном сейфе, подальше от любопытных глаз.
– Давайте тогда поговорим об актерской профессии. Я недавно снялась в мини-эпизоде в привычной мне роли журналиста и так растерялась! Поняла, что сниматься в кино невероятно сложно! Как актеру собраться в нужный момент и выдать то, что нужно, когда вокруг люди, зеваки, софиты?
– Все приходит с опытом. Наш самый страшный враг и самый лучший друг – это страх. Когда ты только начинаешь – ты никого не знаешь, тебя никто не знает, у тебя нет никакого бэкграунда, очень переживаешь. У тебя ощущение, что тебя ненавидят или презирают, что над тобой смеются и обсуждают за твоей спиной. У тебя в голове такой винегрет, что очень тяжело сконцентрироваться. Но здесь надо стать эгоистом.
– В смысле нарциссом?
– И это тоже. Нужно просто понять, что всем на тебя наплевать, и ты должен плюнуть на все и делать свою работу. Когда ты осознаешь, что всем безразлично, все заняты собой, лишние мысли просто улетучиваются.
– Как Вы понимаете, что дубль удачный?
– У каждого человека внутри есть, как я его называю, компас лжи, который реагирует на фальшь, мы его используем и в жизни, и на площадке. Но в жизни ты не можешь сделать второй дубль, ты сказал – и тебе поверили или не поверили, а в кино можно переснять момент. Так вот, когда ты произносишь фразу или реплику и чувствуешь, что все вышло органично, то компас молчит, а если пустил петуха, сфальшивил, то он будет биться в конвульсиях, и ты это почувствуешь. Поэтому, когда я чувствую ложь в своих словах, я сам прошу переписать дубль.
– В кино очень много зависит от партнера. Могли бы Вы назвать тех, с кем, играя, Вы раскрываетесь как актер?
– Не буду уходить в персоналии, но действительно, вы правы, от партнера зависит многое, если не все. Как нас учили в актерской школе в Лос-Анджелесе, актерская работа – это пинг-понг, ты должен уметь посылать мяч и получать его. От того, как ты его получишь, так ты его и подашь. У нас бывает, если актер не в кадре, он расслабляется, подает реплику как попало – это ошибка. Если даже ты не в кадре, ты должен отыгрывать по максимуму. Надо делать все по максимуму – и это должно быть во всем. Тогда однажды у нас, возможно, будет как в Голливуде.
Галия Байжанова
