Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) продолжает оставаться одним из ключевых международных инвесторов в Казахстане. О том, как банк задействован в экономическом развитии страны, в интервью abctv.kz рассказал президент ЕБРР Сума Чакрабарти.
– Господин Чакрабарти, в начале мая текущего года ЕБРР улучшил свой прогноз по росту экономики Казахстана до 3,8 процента. С чем связан оптимизм?
– По ряду причин. Во-первых, для начала я уверен, что произойдут улучшения по цене на нефть. Во-вторых, мы также наблюдаем, что реформы набирают темп, что очень важно, и экономическая диверсификация является важной составляющей этого. В-третьих, потому что мы можем видеть, что инвесторы заходят, включая нас самих, но в том числе и очень много других. Я думаю, что вы можете наблюдать, что доля инвестиций в ВВП также значительно вырастает. На мой взгляд, благодаря множеству причин.
– То есть это не только влияние цен на нефть и металлы?
– Нет, я думаю, что тут причина не только в ценах на ресурсы. Полагаю, что даже если это есть, если вы не реформируетесь и не открываете экономику для инвестиций, то, как правило, вам не удастся добиться устойчивого долгосрочного роста. Таким образом, мы действительно думаем, что правительство проводит очень хорошую политику. Конечно, сейчас появляется несколько больших возможностей в последующие несколько месяцев, учитывая, что приватизация будет идти вперед, и открытие МФЦА, естественно, – это еще одна возможность для развития. Мы очень оптимистично смотрим на эти события в Казахстане.
– Что Вы думаете о приватизации? ЕБРР консультирует правительство по этому вопросу или же принимает участие в процессе?
– Да, мы очень плотно участвуем в этом процессе. Это то, в чем очень силен ЕБРР. Это экспертиза, которая у нас есть, оказание помощи в проведении приватизационных процессов. Мы активно помогаем в подготовке приватизации "Казахтелекома", "Эйр Астаны" и "Казатомпрома". "Казахтелеком" больше всех продвинулся в процессе, чем другие компании. И мы заинтересованы в покупке потенциальной доли в этом приватизируемом усилии. Мы склоняемся к миноритарной, но о размере пакета акций говорить пока преждевременно (в 2000 году ЕБРР заявлял о желании приобрести 30% акций "Казахтелекома", однако предложенная цена оказалась вдвое меньше рассчитанной менеджментом. – Ред.). Потому что мы хотим быть катализатором процесса и привлечь стратегических инвесторов. Когда кто-либо из инвесторов видит, что ЕБРР участвует в акционерном инвестировании, то это вызывает больше доверия инвесторов, которые также могут зайти в актив. Это будет то, что мы хотим сделать, кроме того, мы хотим улучшить корпоративное управление этих институтов.
– Какой может быть акционерная доля в этих компаниях, до 10 процентов, как это было в Казкоме (в 2003 году ЕБРР стал акционером Казкоммерцбанка с долей 15%, позже она снизилась до 9,77%, а в 2014 году ЕБРР вышел из состава акционеров банка. – Ред.)?
– Еще не принято решение о размере пакета, который будет предложен нам. Но, как правило, наше участие в капитале компании или банка может колебаться от совсем маленькой доли до 25 процентов плюс одна акция.
– Вы проводите переговоры с казахстанским правительством по этому вопросу?
– Да, мы будем вести официальные переговоры. На мой взгляд, у нас очень позитивные позиции, потому что я вижу сейчас с прогрессом по ГЧП, первым кейсом по БАКАДу – это меняет восприятие многих международных инвесторов касательно направления, в котором движется Казахстан. Если успешная приватизация состоится, то это сделает страну еще более привлекательным местом для инвестиций. Казахстан уже в какой-то мере является лидером в регионе с точки зрения реформ. Мы поддерживаем эти реформы через рамочное соглашение об углубленном партнерстве. Но я думаю, что успех по двум ключевым направлениям – ГЧП и приватизации – действительно позволит стране добиться серьезных успехов в долгосрочном плане.
– Вы полагаете, что финансовая модель БАКАД сработает, несмотря на валютный риск? Какой будет доля вашего вклада в инвестициях?
– Пока мы еще не решили, и это зависит от концессионеров, каким будет размер. Мы готовили этот проект в течение восьми лет и близки к началу его реализации. Думаю, мы будем брать на себя значительную долю вложений, но я еще пока не знаю точной суммы.
– Вы работаете активно по ГЧП. Есть вопрос по внешнему долгу Казахстана – страна находится на третьем месте после Турции, Украины, среди заемщиков ЕБРР. Правительство обсуждает проблему внешних долгов не только госорганов, но и квазигоскомпаний. Что Вы думаете об этом? ГЧП нужно учитывать в качестве внешнего долга, если в нем есть иностранные инвестиции? По-моему, такая дискуссия велась в Великобритании.
– Я не уверен, возникла ли такого рода дискуссия в Казахстане, потому что я не следил за этим в последнее время. Но в целом не нужно делать проекты ГЧП только потому, что вы считаете, что это позволит уменьшить долг. Это неправильно. Очень важно делать проекты ГЧП или проводить приватизацию, потому что в результате их реализации вы получите более эффективную систему управления и более эффективно работающие компании, нежели те, которые у вас сейчас есть. Это также отразится на качестве предоставляемых населению и бизнесу услуг. Я бы этим занимался именно по этой причине, а если это еще и позволит решать проблему внешнего долга – тем лучше.
Я думаю, что в случае ГЧП ключевым вопросом является рассмотрение характеристик проекта и принятие решения относительно того, какого типа финансовая модель будет работать лучше всего. Задачей не может быть реализация как можно максимально возможного количества проектов ГЧП. Необходимо рассмотреть проект, его характеристики, будет ли он привлекателен для концессионеров, могут ли концессионеры обеспечить экономию средств и достижение большей эффективности, если модель ГЧП внедряется. Есть ли у страны время для развития ГЧП-проекта, ведь, чтобы разработать проект ГЧП по международным стандартам, понадобится по крайней мере несколько лет. Даже сейчас, когда есть опыт подготовки проектов ГЧП, разработка одного проекта может занять пару лет. Страна должна задаться вопросом, сможет ли она позволить себе ждать определенный проект, который займет столько времени.
Альтернативами могут быть суверенные проекты, но затраты на их реализацию предусматривают либо бюджетные ассигнования, либо погашение заимствований путем изменения тарифов на предоставляемые услуги. К примеру, в прошлом году мы занимались проектом по ирригации в Южном Казахстане. В проекте предусмотрено изменение соответствующих тарифов, за счет которых частично будет происходить погашение кредита. Это наглядная иллюстрация того, что важно смотреть не только на размер проекта, но и на то, какие институциональные изменения он приносит. ГЧП помогает устанавливать структуру тарифов, подготавливая страну для последующей коммерциализации, в определенной степени создавая самоокупаемую модель, а также принося институциональные реформы в такие компании, как "КазАвтоЖол", "Казводхоз". ЕБРР активно участвует в этом процессе. Все это иллюстрирует более комплексный подход ЕБРР к данному вопросу.
– По газификации Астаны какова будет доля участия ЕБРР?
– Проект все еще структурируется. Я думаю, что еще рано говорить о конкретном участии ЕБРР в этом проекте. Но уже ясно, что газификация стоит на повестке в стране, и она очень важна. Это, конечно, охватывает строительство не только газопровода, но и газораспределительных сетей в Астане, Караганде, других городах, а также перевод теплоэлектростанций с угля на газ. Все эти инвестиции очень актуальны, и мы убеждены, что будем активно участвовать в реализации таких проектов.
Причина, почему я особенно был настроен на участие ЕБРР в проекте газификации, – это то, что Казахстан является одной из стран, которые наиболее привержены повестке Парижского соглашения по снижению выбросов углекислого газа с 2020 года. Таким образом, когда в марте у меня была встреча с казахстанским правительством в Лондоне с просьбой о поддержке проекта "Сарыарка", я сказал, что мы будем развивать этот проект, как пример того, что мы вместе можем делать для достижения этой цели. Он должен стать одной из первых инвестиций в сфере газификации для ЕБРР. Также он будет демонстрировать лидерство Казахстана как в регионе, так и на других развивающихся рынках в вопросе пересмотра подхода к решению задач, связанных с изменением климата.
– Если смотреть на внешнюю торговлю, то что Вы можете сказать о диверсификации экономики Казахстана?
– На мой взгляд, Казахстан очень серьезно настроен на диверсификацию. Но, как и во многих других странах, это будет очень долгий процесс, это не случится за ночь. Мы работали во многих странах, где в экономике доминирует нефтегаз или добыча других полезных ископаемых.
К примеру, в Азербайджане мы также стараемся преодолеть доминирование нефтегазового сектора и делаем множество небольших проектов в других отраслях. Возможно, объемы инвестиций в них не такие большие, но страна старается развить другие сектора экономики. Я, например, начинал свою карьеру в Ботсване, где монопольное положение занимало производство алмазов. Для успешной диверсификации им понадобилось 50 лет, чтобы развить сельское хозяйство и другие отрасли, хотя алмазы до сих пор остаются важнейшей отраслью промышленности.
Примечательно, что их опыт сейчас используется Монголией, к примеру. Дело тут не только в секторальной диверсификации, но и географической, что важно для нынешнего правительства Казахстана, которое пытается запустить экономики регионов, чтобы они могли производить большую долю ВВП путем развития разных отраслей промышленности на местах. Поэтому ЕБРР сейчас работает в 12 регионах Казахстана, именно потому, что мы также стараемся поддерживать импульс региональной сбалансированности, необходимой для развития страны.
– ЕБРР недавно выпускал бонды в тенге, что стало бенчмарком для таких институтов, как БРК, к примеру. Что Вы думаете о заимствовании в местных валютах? Недавно Fitch заявляло, что Казахстан находится в зоне риска даже при выпуске облигаций в национальной валюте.
– Я действительно горжусь этим. Одной из сфер, где ЕБРР лидирует, является развитие местных рынков капитала и заимствований в местных валютах. К примеру, за последний год 30 процентов наших долговых операций были в национальных валютах. Мы выпускаем облигации в местных валютах в нескольких странах. У Международного финансового института, который идет на втором месте после нас, такая доля равняется всего восьми процентам. Это показывает наш большой отрыв от других многосторонних организаций. Это то, во что мы верим, и понимаем важность развития национальной экономики путем развития рынков капитала через выдачу займов в национальной валюте.
Мы пытаемся увеличить объем таких операций как в Казахстане, так и в других странах Центральной Азии.
Обеспечение кредитами в тенге наших клиентов является абсолютным приоритетом для нас. Исключение составляют те компании, которые, к примеру, работают в добывающих отраслях и экспортируют всю свою продукцию. В таких случаях, думаю, конечно, кредитование в иностранной валюте не только приемлемо, но и является правильным подходом.
Помимо этого, если вы посмотрите на сектор коммунальных услуг, финансовый сектор, сельское хозяйство, то там мы почти исключительно предоставляем заемное финансирование в национальной валюте. Причиной того, что мы можем это делать, является великолепная работа нашего казначейства, которое способно мобилизовать ресурсы в тенге.
– У вас нет вас нет валютных свопов с Нацбанком?
– Мы ранее полагались на них, но сейчас главным источником наших тенге являются облигации, которые мы выпускаем.
– Как насчет сотрудничества с китайскими финансовыми институтами? Если правильно помню, то вы недавно подписали соглашение с Азиатским банком инфраструктурных инвестиций (АБИИ)?
– Во-первых, на мой взгляд, в Азиатском банке инфраструктурных инвестиций были бы шокированы тем, что вы называете их китайским финансовым институтом. Это многосторонний банк развития. Это одно и то же, что сказать, что Всемирный банк является американским институтом, а ЕБРР – это институт Великобритании.
– Здесь я мог бы частично согласиться с тем, что Всемирный банк является американским институтом.
– Это им бы тоже не понравилось. Смотрите, наше сотрудничество с АБИИ является очень прочным. Почему? Я бы сказал даже, что на данный момент это наиболее тесное партнерство, которое у нас есть. Это интересно, потому что мы были последней многосторонней организацией, которая была создана до АБИИ. Мы старше всего на 25 лет, но они обратились в ЕБРР, для того чтобы ознакомиться с нашим опытом, как положительным, так и отрицательным.
Наряду с частными встречами по целому ряду вопросов мы организовали для них различные семинары, мероприятия по обмену опытом. Думаю, что они извлекли для себя много уроков в сферах экологической и социальной составляющей проектов, например. Это очень понравилось акционерам АБИИ, многие из них являются нашими общими акционерами. Примечательно, что это также очень понравилось и нашим крупнейшим международным акционерам, которые не являются акционерами АБИИ, – США и Японии. Они высоко оценили работу ЕБРР с АБИИ в сфере разработки общих комплексных подходов и политик. Конечно, мы также решили софинансировать с ними проекты. Первый такой проект был в Таджикистане, и также мы надеемся совместно профинансировать проекты, которые готовятся здесь.
– В какой отрасли?
– В первую очередь, думаю, в сфере ГЧП. Это также может быть энергетика и инфраструктура – два основных сектора. Сейчас данные продолжают меняться, но 10-15 процентов кадров АБИИ являются бывшими сотрудниками ЕБРР или же это прикомандированные работники ЕБРР. Так что мы близки. У нас даже есть подразделение, которое находится в АБИИ, возглавляемое бывшим главой моего офиса. Он является специалистом по Китаю, и они занимаются совместным планированием проектов.
Во-вторых, еще есть инициатива "Один пояс, один путь", которая распространяется шире мандата АБИИ, охватывая многие китайские и некитайские организации, конечно. Мы очень сфокусированы на этой инициативе, и на нашем ежегодном собрании акционеров в Иордании у нас была отдельная сессия, посвященная этому вопросу. Мы активно работаем по этой теме, пытаемся найти хорошие проекты с правильными стандартами. Вы упоминали тему задолженности ранее, так вот, мы пытаемся находить проекты, которые не усугубляют долговые нагрузки во многих странах, имеют хорошие корпоративные стандарты. Также мы работаем вместе с центральным офисом инициативы в Пекине, сосредотачиваясь на попытке привлечь несколько банков, многосторонних институтов в единый отдел управления "Один пояс, один путь". Это хорошие новости.
В-третьих, очень важно, что Китай является страной – акционером ЕБРР уже в течение двух лет. Мы работаем с Китаем на нескольких уровнях. В Казахстане мы подписали проект по возобновляемой энергетике с Risen Energy. Есть проекты в Северной Африке с китайскими партнерами. Кроме того, китайские организации работают с нами через наши процессы закупок, которые проходят на тендерной основе. Эта работа также предусматривает их участие в экологической и социальной оценке проектов. Мы хотим также сотрудничать с китайскими банками, работать над исследованиями и разработками в экономической сфере с китайскими аналитическими институтами. Как вы знаете, в Китае сейчас есть много аналитических организаций и исследовательских агентств. Мы развиваем прочные связи со многими из них.
Стоит упомянуть, что в ноябре у нас будет проходить центральноазиатский инвестиционный саммит, второй по счету. Первый проходил два года назад в Стамбуле. Второй пройдет в Пекине. Организаторами выступают Народный банк Китая и ЕБРР. Я надеюсь, что на саммите будет достойно представлен Казахстан.
– Вы работаете с ВИЭ в Казахстане. Будет ли стоимость "зеленых" технологий снижаться?
– Я бы начал с того, что нас есть рамочная программа по развитию ВИЭ в этой стране. Мы участвовали в первых ветряных и солнечных проектах, которые уже работают. Цены на технологии ВИЭ падают, поэтому не только в этой стране, но и во многих других они становятся конкурентоспособными и все меньше зависят от госсубсидий. Все равно важно иметь в каждой стране соответствующую стратегию, которая будет последовательно реализовываться в долгосрочной перспективе.
Проблемы, возникшие с ВИЭ, не в Казахстане, а в других странах, появились там, где правительства изменили свою позицию на половине пути при реализации инвестпрограмм. Это создало трудности для инвесторов и для развития ВИЭ. Я уверен, что в Казахстане есть долгосрочная приверженность нашей рамочной программе.
– Есть ли у Вас какие-либо вызовы в деловой порядочности при работе в Казахстане или Вашем офисе?
– Нет. Деловая порядочность – это ключевой элемент того, что мы делаем, часть нашего due diligence. У нас есть метод нулевой терпимости к любым нарушениям бизнес-этики, стандартов прозрачности и корпоративного управления, который применяется во всех странах, не только в Казахстане, и во всех проектах. Что действительно важно, так это то, что на любом развивающемся рынке не надо начинать работу с предубеждения, что немногое можно улучшить.
Даже если вы сталкиваетесь с вызовами в вопросах деловой порядочности в компании или на проекте, то частью проекта должен быть вопрос, как мы можем реально улучшить ситуацию, а не банальный отказ. Если ситуация совсем безнадежная, то, конечно, мы скажем нет. На развивающихся рынках вы можете столкнуться с такими вызовами, и это часть специфики. Но мы не боимся таких трудностей, так как у нас есть необходимые процедуры и методики, которые позволяют успешно решать подобные проблемы уже несколько десятилетий.
Данияр Сериков
