И это не только дань нашей общей истории. Сегодня мы наблюдаем кардинальное изменение политической конфигурации сил в мире, изменение самой системы международных отношений, как в глобальном, так и региональном аспектах.
Начиная с 2014 года, года присоединения Крыма к России, мы наблюдаем достаточно большое международное внимание именно к Российской Федерации, "русский вопрос" не сходит со страниц международной прессы и аналитики. Поэтому вполне закономерен вопрос о том, как меняется российская внешняя политика в мире, в том числе и в нашем регионе Центральной Азии, что ожидать нам в ближайшей и долгосрочной перспективе?
На мой взгляд, "украинский кейс", включающий в себя и Крым, и ситуацию на юго-востоке этой страны, открыл "ящик Пандоры" для всего постсоветского пространства, новый "облик России" в глазах бывших союзных республик СССР и в определенном смысле снял "розовые очки" с наших глаз. Считалось, что постсоветские страны объединяет нечто особое и эта общая "советская судьба" еще долго будет определять содержание отношений бывших "окраин" и "метрополии". Наши республики по-особому относились к "Матушке России", как некоему центру притяжения для всей Евразии, возлагали определенные политические и экономические надежды на эту страну, жили "общим миром" с ней, верили в одни гуманитарные ценности и смыслы. Был сформирован общий социальный капитал, который скреплял народы, даже находившиеся по разную сторону национальных границ. Однако ряд событий даже до украинских, я имею в виду грузино-российскую войну 2008 года, продемонстрировал новое "брутальное лицо" российской внешней политики. Это во многом было связано и по сей день ассоциируется с политическим имиджем Владимира Путина, который провозгласил для нового российского государства идеологию "вставания с колен", возрождения было могущества. При этом, к большому сожалению, данная стратегическая инициатива была направлена не на концентрацию усилий российского общества на обустройство своего государства, модернизацию ее экономической системы в плане ухода от сырьевой зависимости и высокотехнологичное развитие, повышение уровня жизни населения и создание комфортной социальной среды, прозрачность и подотчетность народу политического режима в стране, т. е. всего комплекса вопросов внутренней политики, а на удовлетворение внешних амбиций руководства за счет милитаризации экономики, формирования автократического правления новой нефтяной олигархии в России, а во внешней политике проведение целого ряда достаточно авантюрных, с точки зрения полезности и эффективности для усиления Российского государства, укрепления его авторитета в мире, целей.
Я говорю, к сожалению, потому что надежды и наших народов Центральной Азии были связаны с экономическим потенциалом России, ее научно-техническими и технологическими достижениями, политическим авторитетом как справедливого и гуманного государства, с великолепными культурными традициями. На Россию мы расчитывали как на мощную и эффективную военную силу, способную прийти на помощь в условиях потенциальных внешних кризисов, социальных, межэтнических катаклизмов и проблем, связанных с терроризмом и наркотрафиком. Однако совсем никак не проецировали, что Россия может сама создавать эти кризисы для своих вчерашних "братских народов", провоцировать нестабильность и сепаратизм у молодых стран-соседей, становясь прямой угрозой стабильному их существованию, как это было в Молдове, Грузии и Украине… Удивительно то, что, несмотря на эти "уроки и подарки" от Кремля, политика многих молодых стран Центральной Азии продолжает развиваться в фарватере российской внешней политики. Социально-экономические реформы, правовые изменения в наших государственных системах осуществляются по "кальке" и примеру того, что происходит в России, несмотря на их "отсталость и провальность" в общемировом масштабе. С большим упорством и "верностью" прежним форматам наши лидеры выступают за интеграционное единство и взаимно скоординированное развитие, надеясь на позитивные изменения у северного соседа. Так, первый президент Казахстана выступал с инициативой Евразийской интеграции как экономического формата сохранения хозяйственных связей и гармоничного вхождения в мировую экономику вместе новообразованным независимым постсоветским республикам. Как авторитетный постсоветский политик, он предлагал открытый, равноправный и исключительно экономический, интеграционный формат, тогда как российское руководство стремилось и по-прежнему не теряет надежды на возвращение к собственному эксклюзивному доминированию на 1/6 суши.
Но это история вопроса, хотя и принципиально важная для понимания сегодняшней стратегии и политики России в нашем регионе.
Я думаю, что политика России после распада Советского Союза, когда республики, включая и саму Россию, взяли суверенитета "сколько хотели", постепенно становилась достаточно избирательной в отношении прежних "братских народов" и продолжает изменяться под "капризным оком" кремлевских вождей. И одним из пунктов этого стало дифференцированное отношение российского руководства к новым постсоветским государствам. В этом плане Кремль изначально выделил в отдельную когорту страны, избравшие европейский путь трансформации: это республики Прибалтики и страны, активно сотрудничающие с ЕС в рамках "Восточного партнерства", такие как Украина, Молдова, Грузия. К другой группе стран были отнесены страны – верные сателлиты России: Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Армения, которые осуществляли преобразования в своих странах, исходя из российского опыта транзита. Особую группу представляли собой так называемые харизматические режимы в таких постсоветских государствах, как Азербайджан эпохи Гейдара Алиева, "Каримовский Узбекистан" и Туркменистан времен Туркменбаши. В соответствии с этой классификацией собственно и формировалась внешнеполитическая доктрина России на постсоветском пространстве в период после распада СССР: неприятие одних, умиротворение других, нейтрализация иных и тесное сотрудничество с лояльными партнерами. В Центральной Азии, пожалуй, Россия на начальном этапе чувствовала себя наиболее комфортно, поскольку и все внешние "игроки" в лице стран Запада и Китая считали регион "зоной привилегированных интересов" Российской Федерации, будучи готовыми к сотрудничеству с ней по актуальным вопросам регионального развития, включая, например, такую чувствительную тему, как урегулирование ситуации в Афганистане.
Однако дальнейшее развитие ситуации, связанное с "блоковым подходом", серьезным образом способствовало расщеплению интересов и снижению потенциала влияния России на центральноазиатское пространство. Также свою роль сыграли инвестиционная активность западных транснациональных компаний в процессе экономической модернизации рынков Центральной Азии, торговая экспансия Китая и участие коалиционных войск ISAF в регулировании ситуации в Афганистане. Укрепление суверенитетов молодых государств региона, амбиции новой генерации политиков во власти, формирование и продвижение странами многовекторной политики также способствовало тому, что Российский вектор перестал быть доминирующим, а стал одним из, причем не самым состоятельным в условиях постсоветского транзита, вектором.
В итоге сегодня мы наблюдаем достаточно сложную конфигурацию интересов внешних "игроков", сопряженную с процессом преемственности власти в странах Центральной Азии, формированием новых, более прагматичных внешнеполитических доктрин в наших странах, которые больше сориентированы на изменяющуюся экономическую конъюнктуру, чем на стабильные исторические связи с бывшей метрополией.
В самой России происходит более четкое понимание и артикуляция национальных интересов, хотя и с "шовинистическим душком". Мы наблюдаем в России определенное "раздвоенное восприятие собственных интересов": с одной стороны, стремление к возрождению могущества страны за счет единства и общности интересов бывших союзных республик, их потенциалов, а с другой, ориентацию на исключительное место России, восстановление ее прямого протектората, игнорирование чаяний и забот регионов ее бывших "окраин". Во втором случае руководители и отдельные политики стремятся наработать свой политический капитал на шовинистических и экстремистских, постимперских идеях, игнорирующих как нормы существующего международного права, так и "чувство реальности". В числе сегодняшних приоритетов России – отстаивание эксклюзивного доминирования русскоязычного информационного пространства, хотя в новых государствах есть собственные национальные языки и интересы, другие формы культурной идентичности; провоцирование так называемых "русскоязычных соотечественников" на сепаратизм, не смотря на то, что они являются гражданами уже других стран; навязывание и продвижение сориентированных на Россию неэффективных экономических проектов; стремление удержать военно-стратегический контроль территории региона любой ценой, даже "сбросом" устаревшей военной техники советского образца; поддержать сомнительными сделками лояльность действующих местных политических элит. В последнее время российские эксперты стали высказываться в пользу внешнеполитической концепции "неоизоляционизма", как неучастия России в проектах и судьбе отдельных регионов, которые не сулят им прямую выгоду. Это также связано с тем, что в настоящий момент Россия оказалась в изоляции от большинства цивилизованных стран мира, в группе стран "изгоев". Ее "поворот на Восток" на деле стал означать взаимодействие с Китаем на правах "младшего партнера", хотя политики Кремля и не сознаются в этом, но элементарные показатели экономического потенциала стран и расчеты долей значения и участия в различных общих "проектах" говорят не в пользу России. Поэтому я считаю, что российский вектор в Центральной Азии заметно "проседает" в сравнении с тем же китайским. Формальная лояльность большинства стран Центральной Азии России в условиях снижения ее авторитета, реальных экономических возможностей и достаточно "неуклюжих акций мягкой силы", наряду с угрозой военно-политического вмешательства этой страны в дела государств региона, например, под предлогом реваншистского лозунга возвращения так называемых "подарков эпохи СССР", отражает сегодняшнюю ситуацию.
Вместе с тем наблюдаются попытки кремлевских стратегов модернизировать подходы к центральноазиатским элитам, исходя из классической стратегии "разделяй и властвуй", приближение одних и отторжение других, комбинирование стратегии "кнута и пряника", опоры на русскоязычные диаспоры в странах региона, стимулирование сепаратистских настроений среди них, договоренности с компрадорскими группами национальных олигархий, поддержка лояльных к себе политиков, "сдающих" национальные интересы и т. д. При этом характерно достаточно циничное продвижение собственных интересов России любой ценой, не считаясь ни с чьими интересами и жесткое противостояние другим внешним "игрокам", странам-конкурентам в государствах Центральной Азии. Например, это хорошо прослеживается в неприятии проектов участия стран региона в альтернативных российским проектах, той же китайской инициативе "Пояс и путь", препятствовании центральноазиатской интеграции и неприязненном отношении к формату "С5+1" с участием министров иностранных дел стран Центральной Азии и США.
В целом же, новый бескомпромиссный, конфронтационный стиль современной внешней политики России в разных уголках земли, на наш взгляд, способен стать триггером деструктивных изменений в самой России, изменении сознания россиян из дружелюбного народа в "страну несбывшихся надежд" и озлобленного этим населения, а оттуда недалеко и до деструктивных сценариев насильственных социальных изменений, которые эта страна уже проходила в жестоком XX веке…
Подписывайтесь на Telegram-канал Atameken Business и первыми получайте актуальную информацию!
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора
