- Алексей, Вы глава международного департамента русского искусства Christie’s, ведущий эксперт в области русского искусства на международном арт-рынке. Расскажите немного о тонкостях своей работы.
- Многие думают, что быть экспертом легко. На самом деле это не так. Русские торги проходят два раза в год - в Лондоне, а через полгода в Нью-Йорке. Сразу же после одного аукциона надо готовиться к следующему, потому что предлагать имеет смысл только самые интересные вещи, а их надо искать, готовить каталоги, только потом продавать. Поиск порой принимает детективный характер. Вы знаете, это как охота, где охотник не знает, во что он будет стрелять. Вам приходится быть дипломатом и психологом одновременно. Вы четко знаете, чего хотите - получить самые интересные предметы для продажи. Вы ищете хорошие коллекции, поддерживаете контакт годами с продавцами. Иногда, бывает, они пропадают из вида, но всегда возвращаются.
Возьмем Ротшильдовское яйцо Фаберже, которые мы не так давно продали почти за 9 милионов фунтов стерлингов, и, кстати, установили рекорд на произведение декоративно-прикладного искусства из России. Так вот, мы знали, у кого оно хранится, переписывались с владельцами, постоянно спрашивали, не готовы ли они его продать. Двадцать лет они отвечали отказом, но, в конце концов, надумали. Ииногда бывает так, что люди собираются оценить какую-то другую вещь, и вдруг выясняется, что у них имеется хорошая русская картина, которую они, выяснив цену, готовы продать.
- А как происходит поиск? Вы ищете ваших продавцов, или они сами к вам приходят?
- Оба варианта. Я знаю их, а они меня. Часто бывает так, что люди сами не знают, каким сокровищем владеют. И озвучивая цену им лучше подставить стул, чтобы они не упали. Бывает и наоборот: вам обещают какую-то интересную работу, и вы рассчитываете найти прекрасную вещь, а на деле... К примеру, человек говорит, что у него есть серебряная статуэтка работы Фаберже, полученная его дедом лично из рук Николая II. Приносит, и ты понимаешь, что статуэтка просто ужасная - она не серебряная, и конечно не Фаберже. Ты спрашиваешь: "Когда ваш дедушка ее получил?". Он отвечает: "В 1924 году". И приходится объяснять, что, к сожалению, это не возможно, потому что Николай II умер в 18 году. У меня был такой случай. Так вот, как вы думаете, какой ответ я получил? Он посмотрел на меня и сказал: "Вы врете".
Вообще я никогда не знаю, с кем я буду разговаривать и что держать в руках. Я могу найти работу Верещагина в центре Америки в Алабаме. И человек совершенно не знает, кто такой этот Верещагин, но хочет знать цену. Или можно найти огромную коллекцию Константина Сомова под Парижем. Кстати там была очень интересная история. Одна семья получила эту коллекцию в наследство и долго жила в ее окружении, не зная ее цены. Когда я начал называть цены картин, они не сразу поверили. Потом получили за всю коллекцию 12 миионов фунтов и переехали из Франции в Люксембург.
- Как же определяется цена на предметы искусства?
- Цену на рынке формирует покупатель. Именно коллекционер решает, сколько будет стоить та или иная вещь на рынке. Вы можете считать, что она стоит 100 тысяч, а ее купят за 250. А можете продавать что-то за 250 тысяч, а это и за 50 никто не купит. К примеру, на русском рынке был такой прецедент: мне очень нравится русский художник Сергей Чехонин и 30 лет назад я с гордостью выставлял его работы на торги, но никто не брал. Сейчас его работы не найти. 30 лет назад выставляя Серебрякова, я понимал, что, скорее всего, ничего не купят или купят за копейки. Сегодня цена на работы Серебрякова от 300 тысяч до 5 миллионов фунтов. Или вот еще: 20 лет тому назад агит-фарфор был совсем не популярен. Не было моды, так сказать, в Лондоне. И агит-фарфор – тарелка стоила около 500 фунтов максимум. Спустя несколько лет, стоила около 20-30 тысяч фунтов. Теперь эти те же самые тарелки стоят около 150-200-250 тысяч фунтов. Если вы меня спросите, как это объяснить, я не очень уверен, что я смогу.
- Что сейчас нужно коллекционеру русского искусства?
- Кому что. Мы ведь сами в чем-то коллекционеры - несколько раз в год собираем коллекцию, подбираем вещи, которые нам нравятся, пусть даже понимая, что нам они не достанутся. По крайней мере, мы обязаны обладать особым коллекционерским нюхом. Понимать, почему люди собирают что-либо, почему кто-то увлекается огородом, кто-то покупает картины, кто-то коллекционирует машины, а кто-то женщин. Угадать 100% вкус покупателя невозможно. Здесь не существует четких тенденций: всегда найдутся желающие собирать классику, и всегда будут люди, ценящие современные искусство. Как я уже говорил, рынок регулирует покупатель. А почему он решает покупать что либо, я не знаю. Мы стараемся подобрать вещи так, чтобы каждый коллекционер мог подобрать себе что-нибудь по вкусу.
- Кто сейчас приобретает русское искусство?
- Преимущественно коллекционеры из России. Единственное, что до сих пор покупают иностранцы - это Фаберже. Русских покупателей в этом сегменте по-прежнему не так много, они предпочитают картины и фарфор.
- А как насчет казахстанских коллекционеров?
- Да. Они тоже иногда покупают. В основном, казахстанские коллекционеры интересуются и покупают прикладное искусство и картины.
- Какой период наиболее популярен сегодня? Какие художники?
- Сейчас популярны такие известные имена, как Репин, Сомов, Серов. Как уже все знают, в последнее время русский рынок пострадал, но не пропал. Цены упали на 10-20-30 процентов, но люди продолжают покупать русское искусство, их интересуют известные имена и работы с историей. И это логично. Если я умный коллекционер, я буду покупать, пока цены упали.
- А что пользуется большим спросом: живопись, прикладное искусство или что-то еще?
- Все. Есть люди, которых интересует только прикладное искусство, есть те, кто покупает только картины. Кто-то коллекционирует Фаберже. У меня есть один человек, который собирает только звонки работы Фаберже. Почему звонки, а не рамки, не знаю. И не буду у него спрашивать. Он продолжает покупать звонки, я доволен.
- А современное русское искусство представляет интерес для ваших коллекционеров?
- Нет
- Как изменился рынок русского искусства в последние годы?
- Двадцать пять лет назад, когда я только начал заниматься русским искусством, нашими клиентами становились люди, имевшие какое-то отношение к России, либо те, кто просто находил для себя интересные вещи. Сами русские тогда покупать не могли. И нам только время от времени удавалось сбыть какое-нибудь яйцо Фаберже. Первый бум, связанный с русским искусством, случился в 1989 году, во время перестройки, русские покупатели в нем еще не участвовали, они появились только в 2003 году, и рынок стал очень быстро развиваться. В 1989 году мы продали прекрасную работу Юрия Анненкова за 120 тысяч фунтов, а два года назад она ушла уже за два с лишним миллиона.
- Алексей, ну а казахстанский рынок интересен для Christie’s?
- Сложно сказать. Я не знаю казахстанский рынок. Он еще только развивается. Что касается казахстанских художников, то их пока сложно выставлять на торги. Дело в том, что их практически нет на международном арт-рынке. Они находятся только в Казахстане. Впрочем, кто знает, со временем возможно и их работы начнут появляться на международных аукционах.
- Скажите, для ваших покупателей предметы искусства – это инвестиции или что-то большее?
- Я не верю в инвестиции. Искусство – это, прежде всего дух. Люди покупают предметы искусства, потому что это им нравится. Знаете, лучше всего это иллюстрирует, когда я иногда хочу получить какие-то вещи, которые очень удачно продал 10-15 лет назад, обратно. Но они не возвращаются. Если же такое случается, а это очень редко, это говорит о том, что их покупатель – не русский.
Элла Лисс
