Почему в Казахстане "падают" банки, как создать на казахстанском рынке благоприятные условия для развития долгосрочного кредитования в тенге, с решения каких проблем банков нужно начать масштабную трансформацию регулирования и готовы ли БВУ кредитовать микробизнес в рамках экономики простых вещей? Об этом inbusiness.kz поговорил с председателем правления банка "ЦентрКредит" Галимом Хусаиновым.
– Галим, на Ваш взгляд, то, что государство выражает готовность поддерживать банки, – это правильно для рынка?
– Думаю, правильно. Нужно учитывать некоторые факторы. Во-первых, если падает крупный финансовый институт, то у государства возникают обязательства по Казахстанскому фонду гарантирования вкладов, и это вопрос, что лучше – выплачивать из КФГД огромную сумму или докапитализировать проблемный банк. И к тому же Нацбанк не просто поддерживает, а меняет управленцев, собственников, передает в профессиональные руки, проводит комплексную работу, чтобы банк жил. И во всем мире практикуется помощь крупным системообразующим финансовым институтам.
Во-вторых, может начаться движение со стороны вкладчиков других банков. И это может спровоцировать проблемы в других финансовых институтах – по принципу домино.
В банковском секторе основная проблема – это зависимость от ликвидности и качество портфеля. Если ликвидность сокращается, то, каким бы ни было качество активов банка, ему потребуется поддержка со стороны государства. Из двух зол всегда нужно выбирать наименьшее. То, что государство сделало для крупных фининститутов, было абсолютно правильным решением. Оно показало, что все вкладчики защищены, поддержка всегда будет, опасаться чего-либо нет смысла.
– Падение одного банка за другим – это как раз эффект домино? Или, возможно, проблемы управления?
– Думаю, это воздействие совокупности факторов. Когда один финансовый институт испытывает трудности, это экстраполируется на весь сектор, вкладчики начинают нервничать, боясь потерять деньги.
В то же время банковская система отражает качество экономики в целом. Когда сама экономика достаточно слаба и сконцентрирована в определенных секторах, так или иначе мы получаем то качество активов, которое есть. И здесь все будет зависеть от риск-менеджмента того или иного БВУ.
Но в целом по сектору от этих проблем мы никуда не денемся. Потому что Казахстан – моноэкономика, которая зависит больше от сырьевых факторов. Несырьевые сектора и торговля находятся в зачаточном состоянии – только-только начинают делать попытки движения вверх. И они сталкиваются с проблемами роста и перекредитованности. Наш несырьевой сектор "ловит" все те риски, которые могут быть вообще в экономике и развитии компаний. Их много – неправильные технологии, неправильный рынок сбыта, неправильный масштаб производства, неправильная локация. Это все познается эмпирическим путем, так как у нас нет базы для сравнения, чтобы принять решение. Часть этих рисков перекладывается на финансовые институты.
Нынешняя ситуация в банковском секторе просто отражает то развитие нашей экономики, которое было в 2000-х годах, достаточно неравномерное. Все проблемы банковского сектора сосредоточены в кредитах, выданных до 2009 года, когда физический рост экономики происходил за счет цен на нефть, денег было много, определенные сектора были переоценены и подвержены спекуляциям. Так как сам финансовый сектор в то время был достаточно молодым, он не мог оценить эти риски. И они вылились в тот уровень NPL, который есть сейчас в целом на финансовом рынке. И только сейчас мы видим, что происходит расчистка балансов.
– Как думаете, проблемы в банковском секторе сохранятся, расчистка продолжится?
– Определенные проблемы сейчас есть, но они не такие масштабные, как до 2018 года. В принципе, основные проблемы решили в 2017-2018 годах.
– Как Вы относитесь к упрощению процедуры банкротства в Казахстане?
– Это абсолютно правильная вещь, которую нужно было сделать давно. Потому что любой банкинг – это несколько составляющих: привлечение клиентов, оценка его рисков, мониторинг выдачи и, если кредит стал проблемным, взыскание. Эффективность взыскания всецело влияет на качество активов. Чем больше у банка инструментов взыскания задолженности, тем быстрее он сможет вернуть часть своих финансовых средств и направить их на новое кредитование, тем лучше будет у него баланс и тем меньше он будет подвержен рискам. И естественно, когда ускорится процесс банкротства, то недобросовестные заемщики уже не смогут, используя процедуру банкротства, не выплачивать свои обязательства перед фининститутами. И это улучшит качество активов.
– Может ли это, наоборот, вскрыть проблемы, например окажется, что у банков больше проблемных заемщиков, чем казалось?
– Нет. А как? Процедуру банкротства может инициировать крупный кредитор. Если банк является крупным кредитором, ему невыгодно в принципе банкротить предприятие, если оно платит и обслуживает свой долг. Если не платит, то для банка это быстрый инструмент реализовать залоговое имущество и получить деньги.
– Сейчас происходит "большая реформа регулирования". Нацбанк и Правительство подписали соглашение, создается отдельное агентство… С решения каких проблем банков, на Ваш взгляд, нужно начать масштабную трансформацию?
– Прежде всего нужны меры, касающиеся проблемных заемщиков. Упрощение процедуры банкротства, принцип приоритета залоговых кредиторов – это как раз об этом.
Также нужны инструменты для решения проблем, связанных с земельными ограничениями. По Закону РК "О земле и земельных отношениях" земельный участок должен осваиваться, то есть на нем должны что-то построить. Когда залоговое имущество – земля – переходит в собственность банка, банк не имеет права на ней что-то строить, потому что Законом РК "О банках и банковской деятельности" ему разрешается либо продавать залоговое имущество, либо выдавать кредиты. Такое "противоречие" приводит к тому, что со стороны уполномоченных органов постоянно идут аресты на земельные участки. Сейчас банки неохотно берут земли в залог, потому что понимают риски. Такие коллизии надо устранять.
Или, например, ГЧП. О нем много говорят, но сам финансовый инструмент пока не адаптирован. Если его правильно "отработать" на уровне государства, то открывается большой пласт заемщиков, которые могут его использовать, для того чтобы получать финансирование в банках и вместе с этим решать государственные проблемы.
– По Вашему мнению, каким образом можно создать на казахстанском рынке благоприятные условия для развития долгосрочного кредитования в тенге?
– Это такая философская тема. Банк всегда оперирует средствами, которые привлек с рынка – у депозиторов, фондов, акционеров, международных финансовых институтов, предприятий, и эти средства различаются по срокам размещения. В развитых странах люди богаче и имеют больше накоплений, соответственно, там база долгосрочного фондирования больше, чем у развивающихся стран. Но мы в другой ситуации. У нас нет такого объема депозитов населения, который позволил бы нам создать нормальную базу для долгосрочного фондирования.
Поэтому возникают другие источники. Во-первых, пенсионный фонд. Эти деньги должны работать на экономику и правильно рыночно размещаться. Во-вторых, фондовый рынок. Одна из самых больших его задач – превращение краткосрочной ликвидности в долгосрочную. У нас этот инструмент не работает, и, более того, он очень сильно связан с пенсионным фондом.
В чем прелесть фондового рынка? Эмитент, например, банк размещает пятилетние облигации, любой институциональный или частный инвестор может их купить. Когда набирается критическая масса инвесторов, возникает трейд, и в итоге любой держатель облигации может превратить ее в деньги, бумага становится ликвидной. Для институциональных инвесторов, которые хотят заработать на коротких позициях, это короткий инструмент, для банка – длинный. Фондовый рынок должен решить эту задачу – "превратить" короткие деньги в длинные. Но для этого нужна критическая масса продавцов и покупателей на рынке, институциональных игроков, которые постоянно покупали бы и продавали облигации, это могло бы решить проблему. Основная проблема сейчас как раз в недостатке институциональных инвесторов. Единственным пока является ЕНПФ. Если бы пенсионных фондов было много и они торговали бы между собой облигациями, то это сделало бы возможным более активно использовать этот инструмент.
– Возможно, когда на рынке снова появятся управляющие пенсионными активами…
– …Это значительно улучшит ситуацию на фондовом рынке. Кроме того, нужно развивать страховые организации, потому что они тоже являются институциональными инвесторами со свободной ликвидностью, которую необходимо куда-то размещать, но большинство страховых компаний не используют для этого облигации. Сейчас игроков на страховом рынке не так много, чтобы постоянно заниматься "купи-продай".
Поэтому частные физические лица должны стать активными участниками на фондовом рынке. Частные лица в основном предпочитают депозиты и не очень активно вкладывают в ценные бумаги. И здесь, конечно, должен развиваться институт инвестфондов, в первую очередь паевых. Если у вас есть небольшая сумма денег, скажем, 1000 долларов или миллион тенге, и вы пойдете с ней на фондовый рынок, то ваши расходы на открытие брокерского счета и консультации будут существенными, если вы выступите в роли частного инвестора. Поэтому, я считаю, нужны ПИФы. Но тут тоже есть небольшая загвоздка: доходы, полученные от участия в паевых инвестиционных фондах, облагаются ИПН, а доходы от депозитов и облигаций – нет. Так как ПИФы вкладывают в основном в финансовые инструменты, которые котируются на KASE, смысла обложения их налогами нет. Кому хочется тратить 10% на то, чтобы инвестировать деньги через ПИФ? Это тоже, к слову, вопрос координации деятельности Правительства и Нацбанка, и если его решить, то это даст больше возможностей для развития этого инструмента.
– Вы думаете, население проявит большой интерес к ПИФам?
– У нас, например, есть два паевых инвестиционных фонда – тенговый и валютный, и мы сейчас видим спрос именно на валютный. Это объясняется тем, что есть арбитраж между ставками валютных облигаций и депозитов. Валютные депозиты ограничены ставкой в 2%, валютные облигации – нет, и, соответственно, если купить долю в ПИФе, то можно сразу получить доходность по тем облигациям, которые покупает фонд. А он может купить как государственные, так и частные облигации. Это сейчас вызывает большой интерес со стороны частных инвесторов. Поэтому чем больше ПИФов появится на рынке, тем лучше для банков: им в таком случае не нужно будет привлекать депозиты, достаточно будет разместить на бирже облигации, и их купят ПИФы.
– Идеалистичная картинка получается…
– Не идеалистичная. Это бенчмарк, к которому мы должны стремиться и который работает во всем мире.
– Но в Казахстане ПИФы, скажем так, затормозились и пока не выглядят готовыми к возрождению.
– Затормозилась по одной причине – из-за налогового вопроса. Если его решить, то количество желающих инвестировать в паевые инвестиционные фонды возрастет.
Это еще и вопрос грамотности населения. На самом деле с точки зрения финансовых рисков нет разницы – положить деньги на депозит или вложить их в облигации банков. Но люди выбирают депозиты, и это психологический момент. Если бы фондовый рынок у нас работал бы таким образом, что облигации можно было бы в любой момент продать и превратить в кеш, что равнозначно хранению на депозитах, то такие инструменты пользовались бы большей популярностью у населения.
Фондовый рынок – одна из первых институциональных вещей, которая должна развиваться для того, чтобы мы могли обеспечить стабильность на финансовом рынке.
– Как-то Вы говорили, что банки сейчас не хотят получать тот уровень NPL, который был в 2009 году. На какой уровень просрочки сейчас согласны БВУ?
– Почему банки в свое время получили колоссальный уровень NPL? Потому что, когда накануне кризиса 2007-2008 годов огромные экспортные деньги стали растекаться по экономике, государство начало тратить Нацфонд, у людей, соответственно, появились средства, и их нужно было утилизировать. А куда? В "купи-продай", в недвижимость. Это с одной стороны.
С другой – на тот момент, когда экономика росла, банковская система Казахстана была достаточно привлекательной для иностранных инвесторов, и они на волне "вечно дорогой нефти" тоже особо риски не оценивали. Поэтому в Казахстане появился большой объем валютной ликвидности, которую также нужно было куда-то утилизировать. А было некуда – не было производств, больших компаний, фондового рынка. Было поле. В такой ситуации единственным вариантом вложений опять же становилась недвижимость.
Когда все рухнуло, когда цены на недвижимость упали в четыре-пять раз в валютном выражении, а все обязательства оказались в валюте и произошла девальвация, все убытки легки на банковский сектор. Поэтому и возник колоссальный уровень NPL.
Сейчас никто уже в такого рода "пузырь" лезть не будет: все понимают, как это работает и какие риски при этом возникают. И это главная причина, почему банки сейчас очень осторожно, селективно выбирают заемщиков. Но количество хороших заемщиков ограничено: в эпоху перекосов деньги практически не вкладывались в производство, сельское хозяйство, другие активы, которые сейчас могли бы генерировать денежный поток, необходимый стране и банкам. И вот только сейчас можно заметить признаки появления правильных компаний. Но их очень мало.
– И они тоже уже закредитованы…
– Есть пул закредитованных. Но есть и такие компании, которые стараются меньше работать с кредитами. И, конечно, нужно развивать МСБ – новые заемщики должны появляться.
– Сейчас в Казахстане хотят развивать экономику простых вещей. Как банки это воспринимают?
– Для банков, когда есть помощь с точки зрения субсидий, это хорошо. У заемщика снижается нагрузка и вместе с этим появляется возможность обслуживать кредит и быстрее вернуть деньги банку.
Насчет экономики простых вещей, я думаю, что здесь надо быть очень аккуратными: это направление должно охватывать именно малый и средний бизнес, который должен обеспечить критическую массу заемщиков.
– Не будут ли банки вынуждены кредитовать слишком мелкие компании? Например, микробизнесу понадобится миллион тенге, захотят ли БВУ давать деньги такому заемщику?
– Не то что захотят, они будут рады таким заемщикам. Чем меньше заемщик, тем меньше риска для банка, поскольку это делает базу более дифференцированной.
МСБ – основа любой развитой экономики. Мы покупаем товары, пользуемся услугами. И это – малый и средний бизнес. Невозможно экспортировать услуги парикмахера, но все хотят ходить в качественную парикмахерскую. Все хотят, например, обедать в кафе или покупать выпечку, но мы же не можем, условно, завозить булочки из Франции (хотя и такое у нас было). Такие компании и производства необходимо создавать внутри страны, поскольку это именно то, что повышает качество жизни. Малый бизнес должен быть массовым, особенно в крупных городах. Большие города – это драйвер развития малого бизнеса, и в то же время за счет него держатся большие города, не за счет крупного бизнеса.
– Это будут качественные заемщики?
– Мы делали анализ, который показал: как правило, малый бизнес – это более качественные заемщики по сравнению с крупными предпринимателями. Потому что они берут риск на себя, и это индивидуальный, личный риск. Соответственно, банкам кредитовать таких заемщиков спокойнее, чем крупные предприятия.
– База заемщиков в целом по рынку, на Ваш взгляд, останется прежней?
– Здесь нужна комплексная работа. Развивая экономику простых вещей, надо делать акцент на появление новых заемщиков, и для этого необходимо создавать стимулы – чтобы привлекать предпринимателей. Для этого надо параллельно заниматься упорядочиванием и "обелением" нашего малого бизнеса. На сегодняшний день большая часть малого бизнеса работает "в серую". Банк не может оценить риски таких заемщиков, потому что не видит налоговую отчетность, движение по расчетным счетам и так далее. Приходится делать сверхобеспечение, закладывать больше провизий, соответственно, процентная ставка для таких заемщиков становится более высокой. Если же компании будут открытыми и прозрачными, то к ним можно применять элементы скоринга и таким образом отбирать платежеспособных. И это то, к чему государство в целом должно стремиться.
Елена Тумашова
