Известный художник и арт-функционер Серик Буксиков знает об этом больше других. Талантливый менеджер с некоторых пор успешно сотрудничает не только с бизнесом, но и с государством, консультируя министерства и ведомства. Не любит термин "современное искусство" и предпочитает этому словосочетанию просто "искусство". Сам же занимается "изящным искусством", так называемым fine art, то есть рисует картины со смыслом. Отмечает: "Все как во времена Леонардо да Винчи".
- Серик, вы вхожи в разные бизнес-круги, работаете с властью, это не мешает творить?
- Нет. Вспомните, тот же Леонардо работал на власть. То, что я вхож в разные слои общества, не значит, что я провластный художник. Просто у меня отсутствуют социальные барьеры, я могу затрагивать в общении те темы, которые интересны всем. Наверное, поэтому и получилось, что меня пригласили в качестве советника акима Южно-Казахстанской области, внештатного советника министра оборонной и аэрокосмической промышленности. Но в этом качестве я решаю не вопросы искусства, а вопросы коммуникации.
- Но вы известный культуртрегер, создатель событий, движений, вы помогаете другим художникам проявить себя. И на все это нужны деньги. Откуда же они берутся?
- Просто художник вышел из плоскости картины в плоскость жизни. Деньги находятся в процессе создания композиций между теми элементами, которые вы озвучили. Допустим, один из элементов этой композиции – некая бизнес-структура, которая нуждается в пиаре или в том, чтобы общество услышало их месседж. А другой элемент – это активный материал, мои молодые интеллектуальные художники. Каждый уже достиг определенных результатов, отучился где-нибудь за рубежом, имеет свой стиль. Например, некоторые художники моей группы "Артзавод" занимаются стрит-артом – это искусство, которое вообще не требует никакого обучения, можно сказать, чисто народное искусство урбанистического общества: роспись стен, превращение городских джунглей в жилую среду. Вот эти два элемента вполне могут быть полезны друг другу. И стрит-арт, и паблик-арт – это художники, которые заявляют о себе, но не подключают институты социума. А я как раз выступаю неким коммуникатором между создателями арт-объектов и социумом.
- Что значит "не подключают институты социума"?
- То есть не обращаются к грантам, к министерству культуры и вообще ни к каким государственным институциям, которые призваны поддерживать культуру.
- И как же художникам это удается?
- Они подключаются к бизнесу. Скажем так, бизнес – это естественные ресурсы социума, а государственные структуры – это искусственные ресурсы.
- "Естественные ресурсы" звучит почти как "природные".
- Конечно! Бизнес-среда – это естественная среда, которой необходимы художники. Вот конкретный пример: "Первый пивзавод" Алматы обратился ко мне с очень простой просьбой: "Серик, у тебя есть, наверное, какие-то непроданные картины. Не мог бы ты дать их нам, чтобы они повисели у нас на заводе, чтобы простые заводчане познакомились с твоим искусством?" Это не государство, не культурная элита и даже не бизнес-элита – это простые рабочие, которые трудятся с утра до вечера. И я их очень за это уважаю, потому что в 17-19 лет тоже прошел этот путь.
- А вы работали на заводе?
- Когда был студентом. До художественной академии у меня было еще одно образование – Атырауский морской рыбопромышленный техникум. Я проходил практику на всяких рыбопромышленных предприятиях в качестве рабочего. А потом перед поступлением в Академию Жургенова год работал на Тенгизе рабочим-геофизиком. Занимался отстрелом профилей на просторах Западного Казахстана...
- Ничего себе…Так вы дали свои картины пивзаводу?
- Я ответил: "Хорошо, я дам свои картины, только взамен дайте мне двадцать минут пообщаться с вашим руководством". Мне ответили: "Не вопрос, руководству самому интересно!" Наш двадцатиминутный разговор превратился в двух-, даже трехчасовой, и в результате родился совместный художественный проект: "Первый артзавод". Это достаточно успешный арт-контест, то есть соревнование между 10-15 художниками в том или ином направлении. Победители арт-контеста получают возможность выставиться и, может быть, продать свои работы на крупных зарубежных международных арт-площадках. В 2014 году это был Budapest Art Market, в 2015 – Seoul Affordable, а в 2016 – Rotterdam Art Fair.
- Когда-то коллаборация с бизнесом воспринималась как трагедия, необходимость "малевать вывески" и так далее. Сегодня художники свободны от таких предубеждений?
- А когда такое было? У Леонардо да Винчи, к примеру, никогда не было с этим проблем, он получал деньги и выполнял заказ. А Энди Уорхол испытывал кайф от взаимодействия с бизнесом. Как рассказывал его арт-дилер, Уорхол просто доставал своих заказчиков вопросами: "Как вам лучше сделать? Так или так?" У него была обратная страсть: добиться максимального удовлетворения заказчика. То, о чем вы говорите , стереотип, либо речь идет о ленивых художниках. Я не общаюсь с художниками, которые говорят: "Ах, у меня нет вдохновения, я не буду работать". Это, скорее всего, мутанты советской эпохи, алкоголики. Помню, на рубеже советской эпохи и начала казахстанской независимости я делал заказ вместе с одним скульптором. Мы делали витрины для одного интересного магазина, там нужно было применять монументально-пластические приемы. Так вот, когда скульптор уставал, он говорил: "Я уже не могу, мне пора в запой!" Я спросил: "А что такое запой?" И он мне с наслаждением, с восторгом рассказывал, что это когда ты неделю пьешь и никто тебя не трогает , а когда заканчиваешь, то смотришь на мир как младенец...
- Старая школа.
- Для меня неприемлемы образы художников, подобным образом стереотипизированные. Для меня пример – это американский поп-арт, досоветское беспредметное искусство Казимира Малевича или советские конструктивисты начала 1920-х годов, которые взаимодействовали с властью. Но, конечно, мы понимаем, что это не проблема художников, а проблема власти. Произошел тектонический сдвиг восприятия. Прогрессивные абстракционисты, конструктивисты, деконструктивисты, беспредметники, объединившись в некий клуб, двигали вперед и культуру, и общество, дали импульс развития всему пластическому искусству ХХ века. Власть воспользовалась ими в своих целях для агитации, для лозунгов: "Работать надо – винтовка рядом!". А потом в период усиления власти Сталина они стали неугодны. Так же, как и архитектурно-художественное объединение "Баухауз" было неугодно фашизму. Кандинский, Пауль Клее и другие художники-авангардисты уехали в Германию, в "Баухауз", начали там экспериментировать, но потом фашисты их выдавили, потому что им тоже был нужен культ личности. Тогда они перебрались в Штаты, и уже там началось развитие того искусства, которое сейчас двигает социум и создает тренды, состоялось рождение дизайна и так далее.
- Ну а какие сейчас у вас чувства по поводу взаимоотношений с властью?
- Моя личная рефлексия такая: в течение всей истории независимости власть не обращала внимания на культуру и искусство. Да, какие-то традиционные, архаические формы искусства были понятны бывшей партийной номенклатуре, которая трансформировалась в нашу современную власть. А что касается современного искусства, то у нас сложилась такая же модель взаимодействия, как в 20-х годах прошлого века. Кстати, термин "современное искусство" отлично применим к 1990-м годам, когда нужен был четкий водораздел между старым искусством и новым. В 1990-е годы был расцвет современных галерей, таких как "Рух", "Коксерек", "Вояджер" и других. А начиная с нулевых годов возникла какая-то пустота, пауза: все занялись рекламой, пиаром, бизнесом, стратегиями. Я, к примеру, тогда перестал заниматься искусством, потому что нашел себя в международном рекламном бизнесе. Когда к нам только начал валить импорт, нужно было адаптировать конкретные продукты на полках под местный менталитет, и да, я этим занялся. Крупные транснациональные корпорации были заинтересованы в хорошем профессиональном уровне специалистов, которые занимаются трансформацией их образов и брендов. И мне удалось, работая для этих корпораций, получить хорошее образование на уровне тренингов. Тренинги проходили в разных городах: Стамбул, Москва, Франкфурт...
Но вот наступает 2010 год, и я понимаю, что на протяжении десяти лет после художественной академии не занимаюсь искусством, и это уже начинает пагубно на меня воздействовать. Я решил вернуться к искусству, во мне будто разжалась пружина: я начал создавать в месяц по 30-40 картин. Это был mixed media art: я занимался компьютерной графикой, планшетной графикой, печатал и писал на холстах. Был полностью свободен. И после десятилетнего строгого, рамочного опыта работы в международном рекламном бизнесе перешел в некое новое качество. А спустя несколько лет я эти два качества соединил, и получилась интересная схема моего взаимодействия с окружающей действительностью.
- Какая же?
- В маркетинге есть такие схемы, как B2C (Business to Consumer), B2B (Business to Business), B2G (Business to Government). Если их экстраполировать на творчество художника, то могут получиться новые симбиотические смыслы. Например, A2C - Art to Consumer: мой арт предназначен сначала для простого прямого потребителя. Этому способствуют средства коммуникации: Интернет, социальные сети и активное взаимодействие со средствами массовой информации. Потому что "нулевой период" был отмечен отсутствием творческой активности, а каждому средству массовой информации нужно было на последней странице всегда рассказывать о культуре и искусстве. Разумеется, это мое субъективное мнение.
После начала проекта "Первый Артзавод" у меня появилась соответствующая известность и возможность взаимодействовать не просто с людьми, а с брендами. Бренды стали обращаться ко мне как к бренду. Это я называю A2B - Art to Business. Эта схема работала на протяжении года, и я начал задумываться: что же дальше? А дальше Art to Government – "искусство – государству". Ко мне начали присматриваться люди государственного уровня. Сначала это были разговоры ни о чем, обмен мыслями, потом появились задачи. Схема A2G стала реализовываться в начале 2016 года: мне предложили позиционировать регион и личность главы региона, заняться созданием территориального бренда. А сейчас я уже четыре месяца в Астане в качестве эксперта недавно созданного Совета по устойчивому развитию Астаны. Занимаюсь вопросами территориального брендинга, урбанистики – того, что связано с современным искусством.
Возможно, сделаю какую-нибудь галерею или художественную школу. Параллельно консультирую новое министерство оборонной и аэрокосмической промышленности и министерство инвестиций и развития.
Если в какой-то период государство не слишком заморачивалось вопросами культуры и искусства, исключая традиционные виды, то сейчас стране необходимо интегрироваться в международное сообщество, стоит задача войти в ряд конкурентоспособных стран. А институты современного искусства – это неотъемлемые составляющие современного социума. Например, в Киеве меня поразил центр современного искусства Pinchuk Art Center. Когда там выставлялся Дэмьен Хёрст, в галерею выстроилась большая очередь из молодых людей. А охранники, которые регулировали толпу, были явно из какого-то ночного клуба. Во всяком случае, у них были все приемы клубных фэйс-контрольщиков. Представляете? У центра современного искусства стоит такая же очередь и такая же охрана, как и у ночного клуба! Может быть, это тоже арт-объекты, знаки трансформации социума? А как вы думаете, какой социум конкурентоспособнее: тот, где есть только ночные клубы и рестораны, или тот, где есть центры современного искусства, современный театр, современный балет?
- Безусловно, второй. Может быть, это тоже стереотип, но то, что вы рассказываете про свое сотрудничество с государством, можно описать как "государство дает художнику работу". Государство, в данном случае – заказчик, художник – исполнитель. Это по-прежнему искусство?
- Государство просто говорит, что у него есть такие-то проблемы. А у художника есть приемы и инструменты, вот и все.
- А заказчик признает, что вы лучше знаете, что и как нужно делать? Дает вам свободу?
- Те заказчики, с которыми я взаимодействую, – абсолютную! А как я буду общаться с тем, кто меня не признает? Государственные люди – неглупые люди. Просто большая часть ресурсов их сознания ориентирована на другое. Они четко понимают, что должны обрастать дополнительными инструментами своей деятельности, но не претендуют на то, чтобы в этой теме быть экспертами больше, чем я. А я это понимаю прекрасно, и у нас происходят интересные диалоги.
- Вы упомянули, что нашу модель взаимодействия художников с государством можно запараллелить с 20-ми годами прошлого века. Тогда художники и другие люди искусства группировались вокруг революционной идеи, к которой относились с восторгом и энтузиазмом. А сейчас?
- Такая идея у нас была в 90-е годы: идея независимости, свободы и вероятного процветания Казахстана. Мы получили независимость, у нас вся таблица Менделеева, нефть, деньги, поток и так далее. Конечно, я говорю только про себя и про тех художников, с которыми общался, у остальных, может быть, другая точка зрения. Потом в нулевых годах произошло определенное структурирование институтов государства по распределению тех благ, которые оставил нам Всевышний...
- То есть энтузиазма уже нет?
- Он коммерциализировался. Сейчас деньги все решают. К сожалению, это так. Но всегда появляется человек, который кричит: "Рок-н-ролл жив!" Когда я говорю, что идея умерла, я говорю в целом, по мейнстриму. А если говорить о рок-н-ролле, то он всегда был и будет, реальные рок-н-ролльщики всегда находили друг друга и создавали свои проекты.
- А вы для себя это разделили: рок-н-ролл и работу на заказ? Когда вам нужно выразить себя, вы ни у кого не просите на это денег, а просто делаете картины и показываете их в Интернете?
- Конечно! Это же новая действительность! Когда начинал Энди Уорхол, очень сильно возросло влияние средств массовой информации: газет и телевидения. В своих работах он использовал газеты, рефлексируя на коммуникационные инструменты своего времени. Я также рефлексирую на современные коммуникационные инструменты, и они дают более чем достаточную пищу для творчества.
- Возможна ли все-таки бескорыстная государственная поддержка искусства? Время от времени устраиваются какие-то огромные выставки...
- Да, возможна. Но поддержка искусства – это не только выставки. Гораздо важнее работа с молодежью. Это как в спорте: чтобы получить медалистов, ты либо закупаешь за рубежом уже продвинутых спортсменов, либо занимаешься созданием спортивных площадок во дворах, спортивных школ. Так же и с искусством: поддержка должна быть системной. Нужны хорошие передачи, нужны культурные звезды, которые могли бы взять на себя ответственность за воспитание населения.
- Как? Через телевизор?
- В том числе. Через современную систему коммуникаций, от наружной рекламы до телевидения, радио, Интернета, всевозможных подкастов, "видосов" и так далее. Чтобы работать с молодежью, нужно использовать их язык.
- Можно поподробнее о том, что вы хотите сделать в Астане? Или правильнее сказать "с Астаной"?
- Сейчас я занимаюсь дизайн-кодом города. С точки зрения художника, в визуальном стиле Астаны существуют очень большие противоречия. Архитектура воздействует на людей по своим законам, скажем так, полями: не просто же так в разные времена строили пирамиды, костёлы и тому подобное. В городе с разной архитектурой менталитет людей будет разрозненным. Поэтому необходимы приемы и инструменты, которые бы редуцировали эту разницу, сформированную в процессе формирования города. В частности, разницу между правым и левым берегом. На левом берегу сконцентрирована ультрасовременная архитектура, на правом – старая, советская архитектура. Но архитектура – это форма, а урбанистика – содержание. Сейчас на смену архитектурным задачам приходят урбанистические. Дизайн-код призван создать унифицированные правила формирования окружающей среды. Левый берег будет становиться более человечным, а правый – более современным.
- Как вы хотите достичь такого эффекта?
- Например, то, что необходимо сделать в первую очередь, это унифицировать оформление магазинов на первых этажах. На правом берегу сейчас в этом плане полный хаос.
- А насколько вы будете ограничены в средствах?
- Это зависит от того, как мои идеи будут восприняты властями. После презентациия уже смогу обо всем рассказать.
Влада Гук
