В ожидании дальнейшего снижения цен нефтегазовый сектор в Казахстане развивается разнонаправленными событиями. О том, как это отражается на местных подрядчиках, inbusiness.kz переговорил с председателем президиума Союза нефтесервисных компаний Казахстана Kazservice Рашидом Жаксылыковым.
– Рашид Хасенович, какие трудности сейчас казахстанские подрядчики испытывают при распределении тендеров крупных нефтегазовых проектов?
– Самая главная проблема – мы получаем информацию по проектам самыми последними. Не остается времени на подготовку, потому что проектирование, стратегическое планирование – оно все проходит за рубежом. Либо в Англии, либо в Америке. В процессе проектирования и стратегического планирования они закладывают уже те компании, которые будут участвовать, однозначно иностранные. Так как на мировых сайтах казахстанские компании еще не зарегистрированы – в промышленном строительстве и проектировании казахстанские компании мирового уровня еще не достигли.
Вторая проблема – любой заказчик в нефтегазовой промышленности, будь ТШО ("Тенгизшевройл". – Ред.), КПО ("Карачаганак Петролиум Оперейтинг". – Ред.) или NCOC (North Caspian Operating Company – оператор проекта Кашаган. – Ред.) – они требуют 30% банковскую гарантию. Условно на 1 млрд долларов, притом что они укрупненные лоты в тендерах разыгрывают, не менее 500 млн долларов, ни одна казахстанская компания не может на сегодняшний день выставить 30% гарантии. Нет материальной обеспеченности, кроме того, самый сложный вопрос – иностранные инвесторы, транснациональные компании абсолютно не признают наши банки. Им обязательно нужна гарантия банка мирового рейтинга "А".
С этим вопросом мы боремся – 29 октября планируем в Алматы провести первый диалог с Нацбанком и банками, чтобы они под твердый контракт недропользователей выдавали легкий кредит казахстанским нефтесервисным компаниям или же ставили гарантию. Я надеюсь, что мы найдем общее понимание, и со стороны Президента нашей страны есть огромная поддержка, что радует. По нашей инициативе Президент дал прямое указание, чтобы такое у нас осуществлялось. Более того, после нашей записки с пояснениями Президент озвучил, что в дальнейшем все проектирование нефтегазовой промышленности должно проходить в Казахстане. То есть какой-то сдвиг есть, но результатов еще нет.
Третья проблема – когда инвесторы заходили разрабатывать наши месторождения, они с собой привезли свои доверенные компании, с кем они сотрудничают долгие годы, кому они доверяют и кого они знают. Я боюсь, что, наверное, где-то есть прямое указание не развивать конкурентов среди казахстанских компаний. Зачем строительным компаниям мирового уровня развивать себе конкурента? Лучше, конечно, казахстанские компании держать на поводке, на субподрядах где-то оставляют, где-то менее 50%, где-то более 50% субподряды у казахстанских компаний, и они в этом цикле остаются на вторых ролях и в режиме выживания. Ведь если ты взял генподряд, то ты заработаешь одну сумму, останутся какие-то финансовые средства и подушка для развития компании, для покупки современной техники, обучения квалифицированных кадров, расширения материально-технической базы. Но когда ты остаешься в роли субподрядчика, то у тебя остается маржа, которая только может тебе позволить выживать или только чуть-чуть развиваться, показать вид.
Это самое опасное, и с этим надо бороться. Конкуренция не должна быть только среди иностранных компаний. К примеру, последние проекты ТШО показали, что все крупные лоты по строительству завода третьего поколения выиграли иностранные компании, нет ни одной казахстанской. Хотя мы предлагали объединить казахстанские компании, и хотя бы один лот уже в роли генподрядчика этот консорциум бы отработал.
Четвертая проблема, о которой нам говорят операторы крупных нефтегазовых проектов, – нет кадров. Рабочие кадры есть, но нет инженерного состава – супервайзеров, которые проверяют качество выполненных работ. Да, мы понимаем, что оператор не может позволить себе рисковать – он строит стратегический объект. Представьте себе хранилище на более 100 тыс. тонн нефти, и какой-то технический сбой, произошел пожар – это какой убыток, помимо этого, экологический вред, человеческие жертвы. Объясняя этим, они неохотно пускают казахстанские компании на такие объекты.
Мы понимаем, есть обязательства пришедших инвесторов. Первое – это однозначно сохранение экологии, второе – техники безопасности, третье, разумеется оставить после себя наследие. Это не только промышленность, но и кадры, что операторы вчистую выполняют. Они готовят кадры, после окончания срока соглашения о разделе продукции они уходят, а все гиганты промышленности останутся Казахстану. Но эту тенденцию они не рекомендуют генеральным подрядчикам. Генподрядчикам они не говорят: "Вы тоже национализируйте кадры". Если генподрядчики начали бы заниматься национализацией кадров, то у нас были бы эти супервайзеры, у нас были бы эти инженеры. Собрав этих инженеров, можно было бы построить мощную казахстанскую компанию, которая могла бы конкурировать с любой иностранной компанией.
Даже то, что летом произошло (драка между местными и иностранными сотрудниками ливанской компании CCEP в Тенгизе. – Ред.) – это же тоже вчистую одна из глубоких проблем, потому что компания не производила национализацию. На сегодняшний день единственный есть иностранный генподрядчик на Тенгизе, где руководит казахстанский гражданин, такого в истории не было – это произошло только в этом году. Хотя мы добываем рука об руку, плечом к плечу, с иностранными инвесторами работаем уже более 25 лет, что все сегодня отмечают. Но за эти 25 лет первый раз, неужели столько лет нужно было, чтобы одного казахстанского гражданина довести до уровня менеджера генерального проекта на Тенгизе – его назначила турецкая компания GATE Insaat. И то это тоже не просто так произошло – мы с головным офисом GATE – Tekfen проводили массу встреч. На днях, кстати, я тоже улетаю в Стамбул, опять у нас будет встреча.
– Вы с ними в Стамбуле встречаетесь?
– Да, с Tekfen встречаемся, с Enka, соучредителем "Сенiмдi курылыс", где мы обсуждаем не только какие-то объемы работ, но где мы также обсуждаем развитие казахстанских компаний, кадров. В этом плане, я бы сказал, это очень плачевный успех. Потому что за 25 лет единственного менеджера вырастить – это для нас не показатель.
– Разве в ТШО не более 90% казахстанцы и топ-менеджеры местные есть?
– ТШО – это оператор, он добывает, он заказчик. После того как он отдал тендер тому же GATE или "Сенiмдi курылыс" – не имеет значения, он по контракту только уже следит за качеством и своевременностью выполнения работ, но в политику генподрядчиков он не лезет. Уже генподрядчик ведет свою политику – вот в чем пробел. За последние три-четыре года мы начали активную работу с генеральными подрядчиками.
Сейчас на Тенгизе работа по строительству на примерно 6 млрд долларов, они разделили ее на пять лотов, и каждый, лот кто выиграл, он автоматически является генеральным подрядчиком. Bonatti, "Велесстрой", CCC, GATE, "Сенiмдi курылыс" сами по себе генподрядчики. Каждая из этих пяти компаний ведет свою игру, свою политику в отношениях с казахстанскими компаниями. С каждым когда разговариваешь, они говорят: "Зачем мне выращивать конкурента? Я не пришел сюда на один день, я хочу остаться, еще хочу здесь работать".
– Но вырастили же, к примеру, "Нефтестройсервис".
– "Нефтестройсервис" вырастил не генподрядчик, а ТШО. В 1993 году, когда пришел Chevron, еще сохранены были советские нефтесервисные компании, которые были государственными. Но в 1994 году руководство ТШО пустило клич среди этих полугосударственных объединений: "Мы не собираемся с государственными компаниями дело иметь, мы будем иметь дела только с частными компаниями. Поэтому давайте, создавайте частные компании". Когда эти частные компании создали, они потихоньку начали давать им работу, за счет этого они выросли. Те, кто напрямую работает с ТШО, у них есть коридор на рост, но у тех, кто работает с генподрядчиками ТШО, нет возможностей стать такими, как "Нефтестройсервис", "Ариадна", TNS или МСС, вот в чем вопрос. Провал у нас получается по работе с генподрядчиками. Генподрядчик тоже такой же инвестор, как и Chevron, Shell, Total или остальные.
И эту работу мы ведем активно, со всеми акционерами генподрядчиков встречаемся. В этой поездке в Турцию мы тоже планируем поднимать эти вопросы. Месяц назад я уже ездил туда и сказал руководству Enka и Tekfen: "Друзья, вы слышите однобоко то, что там происходит, потому что вы назначили гендиректора, полностью ему доверяете, и он выполняет политику, указания компании, и он, может быть, где-то из-за человеческого фактора в угоду себе обрисовывает совсем другую картину. Какой бы объем вы ни брали, все равно 50-60% выполняют казахстанские субподрядчики, почему не хотите встречаться с ними, услышать их? Ведь они являются автоматически частью вашей команды, если выполняют ваш проект".
Они поняли это, и в этой поездке мы едем с группой компаний, которые работают именно бок о бок с компаниями GATE и "Сенiмдi курылыс" – их прямые субподрядчики, чтобы головной офис материнской компании своих субподрядчиков-казахстанцев напрямую услышал. И вторая цель этой поездки – чтобы эти субподрядчики, если они отлично охарактеризовали себя на казахстанских проектах, почему бы не использовать их на других своих зарубежных проектах? Шаг на экспорт казахстанского нефтесервиса.
– Вы хотите, чтобы, к примеру, Enka задействовала казахстанские компании на Ближнем Востоке?
– Да. Если они здесь своевременно, качественно, без экологического ущерба и техники безопасности работают и вошли в доверие, почему бы им не участвовать в других проектах Enka или Tekfen за рубежом?
– То есть речь идет не о том, чтобы увеличивать долю подрядов в GATE или "Сенiмдi курылыс"?
– Нет, об этом речь тоже пойдет. Мы ставим перед собой три цели. Первая – чтобы головной офис услышал казахстанских субподрядчиков. Все-таки все равно команда спускается с головного офиса, здесь гендиректора этих генеральных подрядчиков выполняют установки головного офиса. Поэтому он должен услышать казахстанские компании, чтобы поменять политику. Второе – увеличить долю казахстанского субподряда. Летом из-за чего произошло? Потому что 70% работ выполнял генподрядчик, только 30% отдал казахстанским компаниям. Если бы там было больше казахстанских компаний, то тогда ответственность бы несла бы казахстанская сторона. 70% от полумиллиарда долларов – это 350 млн долларов. Нашим бедняжкам остается всего 150 млн. И то начинают среди них устраивать такой полигон, что они демпингуют и друг друга убивают. Они не своими руками уничтожают казахстанские компании, а заставляют уничтожать самих себя, потому что мы начинаем демпинговать. Чем без работы сидеть – армия работников, куча техники, за все надо платить налоги, людям надо выдавать зарплату, и чем идти на банкротство и терять это все, казахстанские компании вынуждены давать самую низкую цену, вот в чем парадокс.
– Если брать "Сенiмдi курылыс", то, насколько я знаю, там большая часть управляющих кадров как была турецкой 17 лет назад, так и осталась. Будете ли вы настаивать на национализации кадров в этой компании?
– Да. Месяц тому назад я встречался с руководством Enka и этот вопрос поднял. Указал на ошибку CCEP, потому что резкая смена была иностранных кадров, которые работали более 10 лет, и новые кадры пришли, которые не знают культуру и языка Казахстана, они начали вести другую игру, и из-за недопонимания экспатов и казахстанских работников произошла эта стычка. Второе, абсолютно не велась работа по национализации, и, после того как это случилось, я полетел в Стамбул и встречался с руководством Enka, это озвучил. Они мне дали слово, что они этим займутся, наверное, я в предстоящей поездке в Стамбул услышу какие-то конкретные их предложения.
– У нас в мае был материал по отчетности Enka за прошлый год. Они очень большие деньги зарабатывают на Тенгизе, пять-шесть проектов с оборотами до миллиарда долларов до 2022 года, однако их налоговые выплаты в стране остаются небольшими. Как-то можно решить этот вопрос, чтобы они больше здесь платили налогов?
– Почему мы хотим, чтобы генподрядчиком были все-таки казахстанские компании, а не иностранные, и почему мы хотим, чтобы больше субподряда оставалось в Казахстане? Эти иностранные компании выигрывают генеральный подряд, но гарантирующей стороной выступает головной офис материнской компании, и эти деньги сразу туда уходят.
– В Турцию уходят, не остаются в Казахстане?
– Конечно. Если бы они здесь бы это получили… Их GATE, "Сенiмдi курылыс" такие же субподрядчики, как и казахстанские компании, а тендеры-то выигрывают головные офисы – CCC, которая сидит в Афинах, Enka, которая сидит в Стамбуле, "Велесстрой", который сидит в Москве. Деньги-то уходят туда, а потом оттуда уже отправляют на выполнение работ. Представьте себе, сколько придет. Притом что 70% они сами выполняют, еще доход оттуда забирается, еще 30% этих несчастных от миллиарда долларов, что остается? Если бы хотя бы 300 млн долларов в таком же объеме пришло, нет же, сливки, доходную часть свою снял головной офис, потом начинают демпинговать, и практически, если даже грубо посчитать, не ходя к гадалке, остается где-то 100-150 млн долларов для местных субподрядчиков. Эти деньги мы начинаем делить между собой. Когда они говорят, 40-60 казахстанских компаний работают на субподрядах, вот представьте, что такое 150 млн долларов на такое количество компаний, и у нас получается нищенская работа, не то что доход.
– В 2022 году закончится проект будущего расширения Тенгиза, если все будет нормально, в итоге будет большое снижение заказов. Какой-то у вас есть план Б, чтобы занять высвободившихся людей, может быть, на Карачаганаке, где намечалось расширение?
– Во-первых, я не уверен в том, что в 2022 году он закончится. На сегодняшний день проект и так опаздывает. Если он к лету 2023 года закончится, то это было бы хорошо. Во-вторых, у нас надежда была, что КПО стартанет, но сейчас с КПО тоже проблемы. Они до конца не решили ПРК-1 (проект расширения Карачаганака – фаза 1) будет или не будет, потому что никак не могут договориться с Правительством.
Вторая надежда была у нас – проекты Хазар, Каламкас, Дунга, но в связи с последними событиями Total и Shell, наверное, тоже они затянутся. Поэтому нас, нефтесервисную отрасль, ждут не лучшие времена, поэтому мы сейчас начинаем план Б отрабатывать в таком контексте. Напрямую начали выходить на инвесторов – ENI, Shell, Total, и можно этот список продолжать – мы с ними ведем диалог, чтобы казахстанские компании участвовали в их зарубежных проектах. Допустим, ENI по миру ведет 350 проектов – это очень много, компания это заслужила, ведь это не просто так.
Вчера мы отмечали 25-летие компании "Ариадна". Радость у нас была немереная, почему? Человек по своей природе может 25 лет прожить, компаниям 25 лет прожить – это столько труда, сколько стратегического планирования, беготни, а этим зарубежным нефтяным компаниям по 100 лет – они заслужили – никто же не хочет рисковать, ведь самое настораживающее чувство – это риск. Они когда-то рискнули, заработали, начали эти деньги использовать правильно для развития компании, то есть те требования, которые они нам говорят – мы не можем сказать, что это неправильно.
В начале года, когда заявили о коррупционности нашей страны, что мы не хотим, мы что скажем – что мы не такие, или докажем обратное, но мы же не можем это сделать. Правильно построенная политика и стратегическое планирование правильное довело их до транснациональных компаний, нашим казахстанским компаниям есть чему учиться. И поэтому у нас план Б – с ними бок о бок работать. Находясь в Казахстане, они ведь тоже знают наши казахстанские компании и ко многим нашим компаниям относятся с уважением. Вы можете спросить у всех – ENI, Total, Shell, Лукойл, которые присутствуют здесь. Они назовут хотя бы три-четыре казахстанские компании, которыми они гордятся, что они надежные. Эти же компании мы теперь хотим выводить на их зарубежные проекты.
– По отмененному проекту Shell и NCOC – Хазар и Каламкас – на какие объемы вы надеялись – 100-150 млн долларов и какие будут потери?
– Нет, там больше. Почему вообще этот проект начал набирать такую нехорошую кривую? Во-первых, он затянулся. Ему помешал сам запуск Кашагана, потому что Кашаган затянулся. Инвесторы обожглись на Кашагане, планировали одно, вышло другое. Одновременно с Кашаганом они разрабатывали Каламкас, Дунга, Хазар с начала 2000-х годов. Тогда цена на нефть была совсем другой. Если сравнить 2003-й и 2019-й, то цены выросли. Заложили одну цену, теперь хотят реализовать – цена получается другая.
Наше государство хочет заработать на этом, а инвестор хочет сэкономить на этом, и вот этот торг не может прийти к какой-то логической последовательности. Наше государство реально хочет заработать, мы же тоже уже не те, как были вчера, в начале 1990-х. Мы тоже хотим заработать. Да, в начале 1990-х нас вынуждала та политическая ситуация, которая была на тот момент. Но у нас-то сейчас и кадры есть, и компании, и, слава Богу, мы уже о нефтянке много знаем. Почему мы в 1990-х не знали – потому что на тот момент, даже если мы вчера отмечали 120-летие добычи казахстанской нефти, но ведь она руководилась из Москвы, практически у нас отечественных кадров не было. Нам надо было это все пройти, мы прошли, теперь начинаем.
Этот торг не только мешает инвесторам, но и сильно мешает нам. Мы с большой опаской смотрим на это, потому что если эти проекты не заработают, то многие компании обанкротятся, и у нас огромные надежды на то, что все-таки разумный выход в этом торге будет.
Те условия, которые они просят, мы уже не даем. Мы уже диктуем свои условия. Иногда им нравятся наши условия, иногда не нравятся. Видимо, на сегодняшний день Правительство в лице Министерства энергетики очень жесткие, выгодные для Казахстана условия диктует, и из-за этого инвесторы неохотно идут.
– Вы не боитесь, что это будет какой-то поворотный момент, ключевой сигнал стратегически, что после этого уже инвестиционная привлекательность нефтяного сектора Казахстана упадет?
– На финансовом рынке сегодня в мире война идет в борьбе за инвестора. Говорить о том, что да, мы инвестиционно привлекательная страна, как раньше, и инвесторы будут сами идти к нам, бежать, этого уже не будет. Потому что мы их в начале приняли по-другому: вот, вы пришли, я вас принял, а потом через три дня начинаю характер показывать – это дискомфорт какой-то вызывает. Вместе с тем идти на поводу, все время думать об интересах инвесторов мы тоже не можем. Какое-то столкновение характеров инвесторов и нашего Правительства присутствует. Но, я думаю, это произойдет.
Последний раз, когда Shell сказала об этом (об отказе от участия в проекте Хазар. – Ред.), то министр заявил: "У нас очередь, кейс инвесторов у нас не скуден". Мы переживем, наверное, где-то года три недостаток инвесторов, но потом, скорее всего, нормализуется. Мы и это должны пройти. Да, это будет больно немножко, но если мы это не пройдем, то мы всю жизнь будем говорить о том, что иностранцы пришли, недрами нашими пользуются, а нам ничего не досталось. А как по-другому? Надо же отстаивать интересы свои, и мы этому тоже должны учиться. Доказывать, что это мы можем, это наше. Неправильно, сидя в Казахстане, помогать богатеть Франции.
– Но они же делают всю работу.
– Мы понимаем, что они делают. Не вы, не я ранние соглашения мы не видели же. И мы не можем говорить о том, что они закладывали, проектировали правильно. При проекте они старались сделать затраты более дорогими, потому что чем больше будет стоить проект, тем больше они сырья заберут.
– Cost oil (нефть, предназначенная для оплаты проектных издержек. – Ред.)
– Конечно, да. Второе, они все время занимаются инвестированием, потом репатриацией капитала – завозят деньги, их отдают своим каким-то аффилированным компаниям – они обратно их вывозят. Они эти деньги завели, обратно вывели и забрали еще сырье. А Казахстан что?
– По соглашению о разделе продукции по месторождению Дунга. Там получается, Total сейчас купил долю Maersk, я так понимаю, в этом небольшом проекте могут перемены случиться. Что там будет происходить, там тоже будут меняться подрядчики, игроки или снижение объемов добычи будет?
– Я вижу ошибку в чем. Когда первые инвесторы пришли, мы им отдавали мощнейшие запасы, где можно спокойно 40-50 лет работать, не тужить, будешь только на прибыль работать. Все эти проекты – они мелкие. Тот же Каламкас и Хазар не более 70 млн тонн нефти, а Казахстан в год добывает 90 млн тонн. Тут, наверное, инвесторы не хотят просто лопатить столько денег за какие-то маленькие запасы, и у них тоже такая скрытая игра идет – заставлять Казахстан открывать более крупные месторождения. Тут же нельзя все время огульно обвинять Правительство, все время на поводу у инвесторов идти. Нельзя же списывать и политику инвесторов. С чем они пришли? Я не думаю, что они однозначно пришли, чтобы Казахстан стал богатой, цветущей страной. Они пришли, чтобы их компании развивались, зарабатывать.
Поэтому типа: "Это мелкие месторождения, маленькие проекты – для нас неинтересно" – и начинают дискомфорт вызывать именно в инвестиционном поле, придумывая разные предлоги. Мы вообще изначально если бы с этих мелких начали бы, если вернуться в историю обратно, Дунга, Каламкас сперва разрабатывали бы – на эти мелкие проекты они бы не привезли столько иностранных компаний. Они однозначно обратились бы к услугам казахстанских компаний, развивали бы их. Что там привозить иностранцев, если месторождение еле дает в год один миллион тонн? Лучше бы казахстанцев взять. Здесь обкатали бы, а потом за лет 10-15 подготовили бы казахстанские компании, а потом бы открыли большие месторождения, то это был бы другой подход. Наверное, где-то здесь мы стратегически неправильно подошли, и на сегодняшний день у инвесторов аппетит большой, потому что знают, что запасы есть, и начинают играть с нами в кошки-мышки.
Реально неинтересно же, когда в год месторождение дает миллион тонн нефти – это ерунда на фоне того, что другие компании в год 20 млн тонн добывают спокойно. ТШО сейчас хочет до 40 млн тонн дойти, планку ставит, кто захочет на вторых ролях играть? У добычи есть термин "ведерщики". Так называют те компании, которые в месяц две-три тысячи тонн нефти добывают. Видимо, среди крупных транснациональных компаний есть такие, которые не хотят быть ведерщиками, наверное.
Данияр Сериков
