Сегодня наш собеседник – ветеран казахстанского медиасообщества, имеющий опыт работы во многих республиканских изданиях, а ныне владелец собственного YouTube-канала Вадим Борейко.
– Вадим, скажите, как так получилось, что Вы, долгое время проработавший в печатных СМИ, стали основателем собственного YouTube-телеканала, который, судя по количеству просмотров (некоторые имеют свыше 300 тысяч и даже полумиллиона просмотров, за восемь месяцев существования канал набрал больше 50 тысяч подписчиков. – Прим. автора), очень популярен? Ведь газетная и телевизионная журналистика имеют свою специфику, недаром на факультете журналистики были разные группы – телевизионщики, газетчики и еще радиожурналисты.
– Мой YouTube-канал называется "Гиперборей". И я взялся за его создание, потому что никогда не боялся браться за что-то новое. В 2012 году мне предложили стать редактором интернет-сайта Forbеs.kz, хотя я не соображал ни в сетевой журналистике, ни в деловой. Тем не менее за три года сайт стал коммерчески успешным и, насколько знаю, остается таковым до сих пор.
И весной прошлого года мои товарищи предложили мне идею открыть свой канал на платформе YouTube. Я подал заявку на грант и неожиданно выиграл его, вернее, студия, где мы снимали наше видео. И пошло-поехало.
Но грант рассчитан на выход программ максимум раз в неделю. Но YouTube любит, когда новый контент выкладывают чаще. В прошлом и в этом году в Казахстане случилось столько событий, которые просто нельзя было не осветить.
А поскольку ограничен бюджетом, сегодня порой делаю репортажи для YouTube-канала за свой счет и "на коленке": для производства контента достаточно двух человек – автора и того, кто монтирует. В принципе, если знаешь монтаж, можешь управиться и сам.
За время карантина я научился многому: записывать интервью по Skype и в Zoom, снимать самого себя на телефон со штатива. Горжусь, что самые посещаемые ролики снял сам, например репортаж о ситуации в селе Масанчи (где случился межэтнический конфликт весной нынешнего года. – Прим. автора), набравший 375 тысяч просмотров, снял на айфон. А свой комментарий о недавней отставке Дариги Назарбаевой (свыше 600 тысяч просмотров) – на камеру, встроенную в компьютер.
– Ого! Насколько мне известно, что при таком трафике персональный YouTube-канал может зарабатывать?! Как сегодня говорят – можно монетизировать свой труд?
– Да, он монетиризируется. Но это не тот источник дохода, на который обычный ютубер может прожить. Хотя есть люди, которым это удается сделать, но сомневаюсь, что они есть на казахстанском рынке YouTube.
Пример – российский журналист Юрий Дудь. Сергей Доренко говорил, что он на своем канале зарабатывает до ста тысяч долларов в месяц. Но такое возможно, если у тебя 7,5 млн подписчиков, как у канала "вДудь", а количество просмотров некоторых интервью и фильмов – свыше 20 миллионов.
На YouTube два вида рекламы – та, которую интегрирует сама платформа, и та, которую привлекаешь ты сам. У меня ролики не развлекательные, а серьезные, критические, часто на темы политики. YouTube политкорректно называет такой контент "политическим". Рекламодатель его сторонится. И YouTube в профилактических целях очень часто блокирует монетизацию сразу после размещения ролика. То есть сбивает его на взлете. После чего мы отправляем апелляцию, спустя пару часов или сутки YouTube в конце концов монетизацию разрешает, но время упущено: пик трафика приходится на первые часы, обычно даже на самый первый час. К тому же ограничение монетизации негативно сказывается на продвижении ролика на платформе.
– А о каких суммах идет речь?
– Я не хотел бы называть конкретные цифры, но не потому, что это коммерческая тайна, а потому, что эти суммы смешные. Могу назвать расценки. Например, в прошлом году YouTube платил за тысячу рекламных показов в ролике 10 долларов в США и около доллара – в Казахстане. Сейчас ставки составляют соответственно 5 долларов и 70 центов. Из этой суммы 30% забирает партнер – дистрибьютор YouTube, который помогает с продвижением.
– Вадим, вот выше Вы сказали, что во время карантина самостоятельно освоили съемку самого себя, работу с программой Zoom, писать интервью на "Cкайп. Признаюсь, для меня это темный лес…
– Я Вас очень хорошо понимаю. Когда восемь лет назад я пришел на Forbes.kz, то у меня не было ни одного человека в редакции, и загружать материалы на сайт пришлось самому. Я этого не умел, и верстка на сетевом ресурсе казалась мне занятием для посвященных, но не для таких "средних умов", как мой. Тем более что мои руки растут не из нужного места, а в IT я был просто дуб, да и сейчас остался дубок. Однако верстать выпуски на сайте меня научила за час коллега Алена Аукенова.
Точно так же с записью видео в Skype и Zoom. Спасибо племяннику Роме, который шарит в интернет-технологиях: он по WhatsApp объяснил, я пошагово записал инструкцию, потом повторил несколько раз, а руки запомнили. На усвоение и той, и другой программы у меня ушел все тот же час.
Вообще, это элементарные вещи, но для себя, как олдскула (и олдфага!), приобретение таких навыков считаю достижением.
– Вадим, раньше выгоду от YouTube или социальных сетей смогли оценить люди, далекие от журналистики, и все это монетизировать, например Ольга Бузова. Сейчас, в карантин, я наблюдаю, что в социальных сетях свои каналы стали открывать профессиональные журналисты, как, например, Вы. Что это – тенденция?
– Бузову не смотрю, и с карантином, на мой взгляд, это тоже никак не связано. Что касается меня лично, то в добровольном "карантине" – на фрилансе – я уже скоро четыре года. В июле этого года будет 40 лет, как я в журналистике. У меня счастливая биография: я работал только в самых популярных СМИ, в лучших редакциях, с классными главредами, и все это мне дико нравилось: ходить в контору, делать продукт, который сегодня же вечером (если говорить о теленовостях) или завтра утром (имею в виду газету) уйдет.
Но настоящий кайф я ощутил только в последние годы, когда ушел на вольные хлеба. В прошлом году мне исполнилось 60 лет. Я хозяин своему времени, у меня нет начальников и подчиненных, работаю один и отвечаю сам за себя. У меня есть возможность высказываться так, как я хочу, и надо мной нет никого, кто бы мог говорить, что "так не пишут" или "на эту тему не стоит". А свой YouTube-канал – это высокая степень свободы и оптимальная площадка для самовыражения.
Я был газетным журналистом, писал лонгриды – большие статьи. Да, их читали, но, как выяснилось после создания своего канала, сегодня люди больше предпочитают смотреть и слушать новости, нежели читать. И сегодня моя аудитория значительно расширилась.
Приведу пример. На сайте "Ратель" рекордное число просмотров было у моей статьи о противостоянии Рахата Алиева и младотюрков – 200 тысяч. А на канале – в три раза больше.
К тому же в YouTube гораздо больше инструментов самовыражения, чем на сайте, а тем более в бумажной газете: это живая картинка, монтаж, музыка, компьютерные эффекты. Плюс у меня был небольшой телевизионный опыт: в конце 1990-х годов проработал главным редактором телеканала КТК. Поэтому камеры не боюсь, да и теперешние мои собеседники, как на подбор, попадаются раскованные и не боятся говорить.
– Вы сказали выше, что сегодня люди больше любят смотреть, чем читать. То есть в этом кроется причина персонификации журналистики? Я хочу понять, почему сегодня так много журналистов открывают собственные телеканалы в соцсетях? Связано ли это с карантином и дистанционной работой?
– Есть такое российское телеграфное агентство ТАСС. В советское время его называли "могилой неизвестного журналиста". К сожалению, сегодня в такую "могилу" превратились многие СМИ – в силу своей обезличенности и следования искусственным стандартам, которые ограничивают журналиста с лица не общим выраженьем.
Персонификация в журналистике началась не в период карантина, а намного раньше. В конце 1990-х в газете "Караван" начали появляться колонки с фотографиями авторов – для казахстанской прессы тогда это было чем-то новым. В 1999 году родилась газета "Время", главной "фишкой" которой стало то, что она вся была персонифицирована. Редакция была журналистским созвездием, dream team: Геннадий Бендицкий, Сапа Мекебаев, Хельча Исмаилова, Гульнар Танкаева, Ирина Баженова, Марат Асипов, Тулеген Байтукенов... Каждый из них имел свою авторскую полосу с фотопортретом. И люди покупали "Время" именно из-за своих любимых журналистов. Газета была самой востребованной и на пике имела тираж 260 тысяч экземпляров.
Так что персонификация началась гораздо раньше карантина. А журналистов стало больше в социальных сетях, видимо, потому, что им тесны рамки собственных СМИ.
И за последние несколько лет social media в своих лучших образцах обскакали традиционные медиа в смелости, свободе, оперативности, уровне экспертизы, в стиле и качестве контента.
Меня часто называют блогером, но я пишу как журналист и работаю как журналист. Правда, сейчас позволяю себе в своих материалах больше субъективности, чем когда работал в СМИ. Впрочем, аудитория YouTube только приветствует искренность и собственное эмоциональное мнение.
Для традиционных медиа "священная корова" – объективность: неписаный корпоративный устав гласит, что ради нее журналист обязан представить в материале все максимально возможные точки зрения. Но я давно понял, что объективность – это миф. Манипулировать сознанием аудитории можно и с помощью бесстрастных новостей, где журналист от себя не говорит ни слова. Например, я могу сделать "объективный" материал с несколькими точками зрения, но синхрон (комментарий. – Прим. автора) симпатичного мне спикера поставить в конце видео – и только оно, как правило, и запомнится. Так что надо прекратить притворяться в объективность: ее не существует.
Поэтому не зря говорят, что в 2010-е годы "журналистика факта" сменилась "журналистикой мнений".
Правда, по старинке мне доставляет удовольствие работа с фактом, и больше всего на канале я люблю делать расследования. Как они монтируются с субъективностью? Да прекрасно монтируются. Если в материале ты стоишь на прочном фундаменте документально подтвержденных фактов, то вправе их субъективно оценивать.
Причин, почему я решил открыть свой YouTube-канал, несколько. Конечно, было бы неплохо, если б он приносил деньги – по крайней мере, для того чтобы я регулярно выходил в эфир. Но главная цель у меня несколько другая. Мне 60 лет, позади много чего, но и впереди, надеюсь, немало. Силы есть, голова работает, и есть, что сказать людям. В жизни почти всегда я занимался тем, что интересно мне лично. И для меня самый главный критерий всякого СМИ, аккаунта в соцсетях, YouTube-канала, любого контента – должно быть интересно. Необходима прямая связь: раз интересно тебе – сделай так, чтобы было интересно и твоему зрителю.
У меня сейчас очередь из тем, на которые нужно написать посты в "Фейсбуке", статьи на сайты или снять репортажи на канал. И если стоит выбор, над чем работать в первую очередь – над тем, за что заплатят гонорар, или над тем, что интереснее, но бесплатно, я выберу второе. Тут интерес коммерческий и личный не всегда совпадают.
– Что Вы могли бы пожелать молодым журналистам, которые хотят открыть свой YouTube-канал? Сегодня я вижу на экранах журналистов, которые любят себя в кадре, а не тему, которую надо донести до зрителя…
– Первое – в эфир стоит выходить, когда есть что сказать. Второе – не бояться нового дела и неизбежных ошибок. Ошибка – признак твоего роста. Если ее не повторять. Третье – YouTube может простить плохую картинку, но не прощает плохого звука, поэтому звук должен быть в приоритете. Наконец, здесь надо не просто не врать, а быть максимально искренним. В YouTube неискренность вычисляется на раз, она сразу видна, и я не знаю, как это происходит. Успех YouTube в сравнении с ТВ – в том, что здесь предельный уровень искренности, которую утратило традиционное телевидение.
– Спасибо за интервью!
Кульпаш Конырова
