Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) активно участвует в реформах в Казахстане. О том, как реализуются проекты банка в стране, abctv.kz переговорил с главой местного представительства банка Агрисом Прейманисом.
– Г-н Прейманис, недавно ЕБРР перестал финансировать ТОО "Петропавловские тепловые сети". В чём там проблема, будет ли ЕБРР выходить из капитала Центрально-Азиатской электроэнергетической корпорации (ЦАЭК)? Повлияло ли на решение коррупционное дело против Еркына Амирханова?
– Во-первых, ЕБРР принимает долевое участие в капитале CAEPCO (Central Asian Electric Power Corporation, ЦАЭК) – это не то же самое, что ЦАТЭК (Центрально-Азиатская топливно-энергетическая компания, контролирует 59,65% ЦАЭК, Еркын Амирханов ранее был акционером ЦАТЭК).
– Насколько я понимаю, CAEPCO контролирует АО "Севказэнерго", которое владеет ТОО "Петропавловские тепловые сети".
– Да, но если говорить о группе, то это немножко другое. По петропавловским проектам мы работаем по проектному финансированию. Каждый раз, когда осуществляется выборка средств, есть ряд финансовых критериев – conditions precedent (предварительные условия – термин ЕБРР), которые должны выполняться, чтобы деньги выдавались. Мы проекты не приостановили, просто в рабочем порядке, чтобы дать выборки, должны все эти финансовые критерии соблюдаться. Хочется еще раз подчеркнуть важность этих проектов и то, что вопрос об их приостановке, а тем более свёртывании, не стоит.
CAEPCO – компания, которая успешно работает. Насчёт коррупционной составляющей, наверное, рано комментировать, так как вопрос находится в юридической плоскости. Мы воздержимся от комментариев до вынесения официального вердикта.
– В Петропавловске были проблемы с выделением бюджетных субсидий? Я помню, что ЦАЭК получает субсидирование. Министерство национальной экономики (МНЭ) не выделяет деньги или в чём проблема?
– Там нет проблемы с выделением денег МНЭ. Ещё раз повторю, что, когда мы выдаём средства, есть ряд, это может быть 5-10 разных финансовых критериев, которые должны на тот момент соблюдаться и выполняться. Это технический момент, решение подобных вопросов происходит в рабочем порядке. Ещё раз повторю, что эти проекты являются важными и для нас, и для клиента, и мы заинтересованы в их реализации.
– По "Казахтелекому" Вы говорили, что собираетесь войти в него. Сейчас уже как-то решён вопрос? Говорят, что уже 10 процентов будет на МФЦА (Международный финансовый центр "Астана". – Ред.) размещаться или в Лондоне, может быть. Вы в Лондоне будете заходить или МФЦА? Какую долю будете выкупать? Какую сумму вы заплатите за неё?
– Насчёт "Казахтелекома", знаете, когда идёт публичное размещение, наступает период времени, когда они и сами не могут давать комментарии по ходу процесса IPO. Пока сложно комментировать финальный исход переговоров с инвесторами. Конечно, мы считаем программу приватизации "Казахтелекома", "Казатомпрома" и других госкомпаний очень важной для Казахстана. И там, где мы можем участвовать и там, где "Самрук" и сами компании захотят нас видеть, мы, конечно же, будем готовы рассмотреть такую возможность.
Но, в конце концов, мы финансовый институт, и всё будет зависеть, как и в других проектах, от коммерческой составляющей и разных других соображений. Но наш интерес к приватизации, как уже раньше озвучивалось высшим руководством ЕБРР, он, конечно же, остаётся.
– Когда примерно закончатся переговоры и IPO когда назначено у "Казахтелекома"?
– По моей информации, план это сделать в этом году не изменился, я ничего другого не слышал.
– Но переговоры ещё длятся, и конца и края не видно.
– Это же нормальный процесс, что они проводят переговоры со всеми потенциальными инвесторами. Это road show (выездная презентация для инвесторов. – Ред.) проводится не только в Казахстане, но и в Лондоне и других местах, чтобы понять, какой интерес инвесторов, и тогда на базе этого можно уже более конкретно анализировать детали самого IPO. Любое публичное размещение сильно отличается от прямых сделок (M&A – слияния и поглощения), так как надо охватить весь круг инвесторов. Тогда на базе уже проявленного интереса можно уже финализировать коммерческие моменты этой сделки и так далее. Потому из-за конфиденциальности таких дискуссий обсуждать сделки IPO очень сложно.
– Намерения в доле по 25 процентам в "Казахтелекоме" или ниже осталось у ЕБРР? Банк для себя определил, какую долю он хочет, или это как скажет "Самрук-Казына"?
– Это процесс IPO, который определяет, тут не речь о намерениях. Но, в конце концов, исход этих всех переговоров в любом IPO зависит от общего интереса инвесторов, потому что когда будет примерно понятно, какие инвесторы и по какой цене готовы участвовать в IPO, тогда уже будет понятно, какой пакет акций может приобрести, например, ЕБРР.
– По "Эйр Астане" и "Казатомпрому" какие-то доли известны или, может быть, сроки, переговоры вы ведёте, есть ли какое-то сопротивление?
– В "Казатомпром" мы не можем инвестировать, потому что это сектор, в котором ЕБРР не может работать по уставу. Можно предположить, что нас неверно истолковали, так как мы участвуем только в снятии атомных станций с эксплуатации, а генерацию никогда не кредитовали. Мы не можем работать с "Казатомпромом", несмотря на то, что это, с моей точки зрения, хорошая, интересная компания. А так актив, он, смотря со стороны, один из самых интересных активов вообще, которые в "Самруке" есть, но не для нас.
– Вместо "Казатомпрома" будет ли переключение на какой-либо другой актив, к примеру "Самрук-Энерго"? Или там будет стратегический инвестор заходить?
– Есть ряд компаний "Самрук-Казына" с которыми мы работаем. Это в том числе "Самрук-Энерго", "КТЖ" и так далее. В принципе, когда дойдёт до приватизации этих активов, мы с интересом на них посмотрим. В конце концов, это будет вопрос видения самого "Самрука", как будут привлекаться инвесторы для этих активов: стратеги или IPO. Исходя из этого, уже мы сможем решить, насколько каждый конкретный актив нам интересен.
Приватизация – это рыночный процесс, поэтому посмотрим на развитие событий и примем соответствующее решение. Ещё раз подчеркну: нам будет интересно участвовать в этом процессе, особенно если будут благоприятные и приемлемые для нас условия. В данный момент невозможно сказать, что мы, например, приобретём 10-процентный пакет акций какой-то компании. Так это не работает. Если идёт речь о прямой сделке, где, может быть, активы будут продаваться стратегическим инвесторам, то теоретически есть возможность, что мы можем зайти вместе со стратегическим инвестором, и тогда уже более точно можно смотреть, сколько это процентов. А когда это IPO, тогда особенно в начале любых дискуссий это просто невозможно.
– По "Эйр Астане" всё-таки какие-то переговоры ведутся с "Самруком"?
– По "Эйр Астане" на данный момент предметных переговоров у нас нет.
– У ваших клиентов "Самрук-Энерго" и "КТЖ" была очень большая долговая нагрузка. Они вам должны, насколько я помню…
– Да.
– Как у них идёт обслуживание долга? Оно в тенге происходит? И они выплачивают с регулярностью?
– У нас довольно большой портфель проектов с самруковскими компаниями, и работа с ними продолжается в очень конструктивном, позитивном ключе. Напомню, что, когда мы работаем с этими компаниями, это не только финансовое содействие, но это также и работа над улучшением самих компаний, работа над тарифными реформами. Мы уже можем говорить о позитивных изменениях, которые принесла эта работа.
Мы в Казахстане по возможности финансируем в тенге, за исключением компаний с экспортной выручкой в валюте, например проекты ГМК, такой проект был в прошлом году с "Полиметаллом" по "Кызылу" и Шалкие (с "Тау-Кен Самрук". – Ред.) – это проекты в долларах, валютного разрыва там не должно быть.
В других компаниях мы по возможности финансируем в тенге. Если посмотреть на портфель, то даже кредиты самруковским компаниям, особенно кредиты, которые мы выдавали в последние два-три года, они почти что все в национальной валюте.
– То есть то, что у "КТЖ" и "Самрук-Энерго" были займы в долларах несколько лет, они уже все переведены в тенге?
– Мы не конвертировали, мы давали в тенге. Эта информация публичная на сайте, можно по всему портфелю просмотреть-проверить. Остались какие-то, немножко в том же "КТЖ", мне кажется, в иностранной валюте, но большинство этих кредитов, которые мы давали, они в тенге.
Новые проекты последние несколько лет кредитуются в национальной валюте – это наша политика. Если в новых проектах есть элемент рефинансирования прошлой валютной задолженности, то мы стараемся это делать в тенге. Потому что мы чётко понимаем, что правильнее для экономики Казахстана и для самих компаний, кроме экспортирующих, однозначно займы в тенге.
– В разговоре с представителями ЕБРР в прошлый раз говорилось, что есть два канала неформальных или формальных договорённостей с ЕНПФ через облигации и Нацбанком через свопы по предоставлению тенге. Сейчас вы видите колебания тенге, в этом плане продолжаются ли у вас намерения работать по тенговому каналу?
– У нас предпочтения, конечно же, финансировать в тенге. Когда поднимается вопрос, где мы можем получить тенге в нынешней ситуации, то мы, конечно, смотрим на опыт нашей работы в других странах, где развит межбанковский рынок и рынки капитала. В принципе, это именно то, над чем мы работаем в Казахстане – выпуск облигаций в национальной валюте на межбанковском рынке. Но нынешняя ситуация этого не позволяет, так как межбанковский рынок довольно слабый.
Мы как раз с Нацбанком работаем по нескольким направлениям: у нас есть рабочая группа по созданию reference rate, что переводится как межбанковская ставка для определения стоимости кредитов в национальной валюте. Работать она будет аналогично плавающим ставкам LIBOR для долларовых кредитов и EURIBOR для кредитов в евро. В Казахстане таких ставок довольно много – шесть-семь, но важно, чтобы была одна, которую воспринимают как внутри страны, так и за рубежом.
Постановлением председателя Нацбанка создана рабочая группа, куда входят все крупнейшие банки. У нас была первая встреча полтора месяца назад, сейчас в начале октября мы опять встречаемся. На сайте Нацбанка это постановление есть. Очень важно для рынка, создать такую ставку в среднесрочной перспективе.
Второе, мы работаем над проектом технической помощи, тоже с Нацбанком, по изменениям в derivative legislation (законодательство по производным ценным бумагам. – Ред.) – это, например, такие сделки, как межбанковские репо-сделки, чтобы законодательная база была достаточной, чтобы инвесторы могли осуществлять эти сделки, не закладывая туда какие-то дополнительные факторы риска. Это очень важно для межбанковского рынка, который мы хотим создать вместе с Нацбанком, чтобы он существовал в Казахстане, чтобы мы и другие игроки могли выпускать облигации по плавающим ставкам в тенге. Важно, чтобы была reference rate, воспринимаемая всеми, а также законодательная предсказуемость.
Но это не сделать за один день – это среднесрочная перспектива. Пока мы над этим работаем, тенге всё равно нужны. Главный источник для нас в последние полтора-два года – это выпуск облигаций, которые привязаны к инфляции. Они выкупаются пенсионным фондом, а мы полученные средства направляем на кредитование клиентов. Вопрос ценообразования – облигации привязаны к инфляции, и ставка меняется каждый квартал в зависимости от инфляции.
В среднесрочной перспективе есть ожидания, что инфляция упадет до четырёх-шести процентов, и тогда ставка наших облигаций будет понижаться соответственно. Наши кредиты привязаны именно к этому инструменту. Также мы прописываем маржу, которая добавляется к уровню инфляции. Всё это влияет на окончательную процентную ставку, которая пересматривается ежеквартально.
– Если по шесть процентов вы привлекаете, то сколько у вас получается ставка по кредиту?
– Зависит от маржи. Если это госкомпании, то эта маржа может быть условно 1,5-2 процента, если какие-то частные компании, более маленькие по своему размеру, то это может быть около трёх процентов маржи, по совсем маленьким компаниям ещё больше маржа закладывается. Если инфляция будет в среднесрочной перспективе четыре-шесть процентов, то мы, в принципе, укладываемся в восемь-девять процентов, диапазон. Сейчас инфляция немного повыше, но всё равно под 10 процентов мы укладываемся.
– По газификации говорят, что ЕБРР будет распределительные сети финансировать. По Астане смотрел объёмы заёмного финансирования – они небольшие, девять миллиардов тенге, если не ошибаюсь.
– Думаю, рано ещё комментировать по объёмам, общие инвестиции, которые нужны для распредсетей, очень большие. Это Караганда, Астана, Кокшетау. Мы пока с акиматами этих трёх регионов начинаем переговоры. Там общие объёмы довольно большие… Там другой вопрос – какая часть проектов будет финансироваться из бюджета и какой объём финансирования будет привлекаться от институтов типа ЕБРР. Пока идёт стадия переговоров между Минэнерго, акиматами и правительством по финализированию технических параметров.
– Вы очень сильно участвуете в тарифной реформе, предлагали её КРЕМиЗК, нанимали консультантов по водоснабжению, теплоснабжению, электроснабжению, портам…
– Ещё по железной дороге.
– Да, там очень активно идут реформы – локомотивная тяга, перевозка, сети, американских консультантов привлекают. В этом плане какие результаты есть? Я смотрю на КТЭК (Костанайская теплоэнергетическая компания, получающая кредитование ЕБРР по пилотному проекту. – Ред.) в Костанае, они какие-то проблемы испытывают, КРЕМиЗК им устанавливают компенсационные тарифы, получается, инвестпрограмму не выполняют по тем деньгам, которые вы выдаете им в качестве кредита. Это так?
– По самой реформе – там несколько элементов: создание общих правил, а также реализация параллельных пилотных проектов. Сейчас уже по последним правилам, которые выпущены по разным секторам, по воде, по теплу, например, мы планируем сейчас новую волну пилотных проектов, где можно на практике протестировать новые подходы к тарифообразованию.
– По особенностям можете отметить в секторах?
– Что касается воды и тепла – это как раз те сектора, которые больше всего продвинулись и где мы уже можем запускать тарифную реформу. Я понимаю, это очень острый социальный вопрос, и тут очень важно понимание необходимости изменений. Это прозвучало в послании президента о модернизации муниципального сектора полтора-два года назад. Нужно отдавать отчёт, что уровень амортизации активов водных и тепловых компаний таков, что их надо обязательно модернизировать, а для этого требуются инвестиции.
Компании должны становиться на ноги финансово, быть в состоянии покрывать операционные расходы, выходить на уровень безубыточности. Также они должны улучшать своё корпоративное управление. Это наше видение, которое разделяется правительством, этого не избежать.
Понятно, что тарифы – социальные вопросы, поэтому у нас с Министерством нацэкономики есть ещё один проект технической помощи, который разрабатывает подходы как раз к субсидированию, социальному обеспечению. Он как раз рассчитан на то, что, если возникнут какие-то острые проблемы в результате увеличения тарифов, то с ними можно будет разобраться. И вот как раз сейчас часть новой волны пилотов будет включать в себя такие элементы.
– По реформе "КТЖ" что Вы могли бы рассказать?
– Там не столько по реформе, сколько по процессу. Потому что работа над реформами на железной дороге началась позже, чем в других секторах. Буквально в этом году, примерно три-четыре месяца назад по-настоящему пошла, серьёзно запустилась. Всегда так и планировалось, что мы начнём с воды, тепла, а потом будем работать и в других секторах.
Сейчас есть очень большая заинтересованность и поддержка этой работы на высоком уровне. Работают консультанты, идут обсуждения, мы пытаемся привлечь к процессу консультаций различных игроков на рынке, потому что любые реформы железной дороги затрагивают очень много интересов. Потому сейчас слишком рано говорить о конкретных предложениях и изменениях…
Думаю, к концу года пройдут консультации с разными игроками рынка, и появится понимание того, как скоро правительство будет готово к изменениям. Предлагаю вернуться к обсуждению этого вопроса в следующий раз, когда уже будет такая публичная концепция реформирования.
– По рынку мощности можете сказать что-либо? В сенате сейчас рассматриваются поправки, 90-100 миллиардов тенге на этом рынке может быть задействовано.
– Там вносятся изменения, и мы участвуем на высоком уровне в обсуждении, в том числе этот вопрос уместен для ВИЭ. Есть некоторые положения тех изменений по рынку мощностей, которые могут быть актуальны и для ВИЭ.
Предполагается, что механизм платы за мощность будет введён с начала следующего года. Мы ожидаем, что это позволит привлечь долгосрочные инвестиции в строительство новых газовых электростанций. Однако на сегодняшний день пока рано комментировать.
– Сейчас говорят о том, что гос- и квазисектор должны 83 миллиарда долларов при внешнем долге в 39 миллиардов долларов. Обслуживание долга в основном уходит на дороги, ЕБРР финансирует дороги, не так много, как другие международные финансовые институты, правда, но в целом какая-то установка есть от правительства – больше долги не будем брать у ЕБРР? И по "Казавтожолу": почему отказались от кредита ЕБРР недавно на установку системы сбора платы за проезд?
– По системе платных дорог? Тут собрано несколько системных вопросов в одном. Во-первых, в прошлом году по платным дорогам мы начинали прорабатывать разные модели, но потом началось обсуждение другой модели, где частные компании предлагают свои варианты, как внедрить платные схемы на дорогах…
Было частное предложение, и потом объявился конкурс Министерством по инвестициям и развитию, и, я так понимаю, несколько компаний подали заявки. Сейчас министерство рассматривает предложения и сделает свой выбор. Поменялась модель, но мы в целом этот подход поддерживаем. По общему долгу мы не чувствуем, чтобы были какие-то изменения. Если смотреть на портфель ЕБРР, то на данный момент около 40 процентов в портфеле – это частные компании и около 60 процентов – это государственные: и госзаймы, и кредиты самруковским компаниям.
Одним из наших стратегических приоритетов в Казахстане является увеличение доли частного сектора в портфеле проектов ЕБРР. Если посмотреть три-четыре года вперед, то, думаю, уже сейчас видно, что те реформы, которые делаются в секторе ГЧП, по зеленой экономике, рынку капитала, позволят нам больше работать с частными компаниями.
Но в то же время работа с госсектором останется очень важной. Думаю, с "Самруком" мы будем продолжать работать, конечно же, и по займам, потенциально по приватизациям и также по госзаймам. Такие проекты нужны из-за их инфраструктурной важности, но они также имеют очень важную институциональную составляющую, которая присутствует в таких проектах. Те же дорожные проекты – мы работаем над реформой "Казавтожола" – это один из элементов той работы, которую мы делаем. Мы работаем над созданием новой модели финансирования дорожного сектора, помогаем министерству. Все займы, которые мы даём, их всё-таки важно рассматривать в таком ключе, что это и финансирование, и закупки, как часть финансирования, они идут по нашим правилам – это тоже немаловажно, по нашим экологическим правилам и так далее.
Есть целый ряд направлений, по которым мы реализуем проекты, в том числе и дороги, ирригация, я знаю, вы писали о ней. Но по нашим проектам ирригации никаких задержек нет. По обслуживанию и имплементации проекта проблем нет. Что касается нашего проекта, который мы подписали по трём регионам в прошлом году – это Актобе, ЮКО и Жамбыл, там всё идёт по графику, уже начались работы. В ЮКО и Жамбыле в начале следующего года начнутся тендеры.
Данияр Сериков
