Cовсем недавно inbusiness.kz опубликовал интервью с председателем президиума Союза нефтесервисных компаний Казахстана Kazservice Рашидом Жаксылыковым. Однако с учетом прошедшей на днях значимой для страны новости о возможном увеличении бюджета проекта будущего расширения (ПБР) гигантского Тенгизского нефтегазового месторождения с 37 млрд до 45 млрд долларов мы вновь обратились к нему за комментарием, чтобы лучше осознать важность этого ключевого события для экономики Казахстана.
– Рашид Хасенович, чем закончились ваши переговоры в Атырау, казахстанская сторона согласна на увеличение бюджета? Это означает, что еще больше нефти уйдет на возмещение затрат по ПБР? Есть ли риск, что проект будет остановлен из-за падения цены на нефть? Или партнеры пытаются добиться продления контракта на недропользование после 2033 года? Смогут ли казахстанские нефтесервисники как-то выиграть от этого увеличения бюджетных затрат проекта?
– По моим прогнозам, цена на нефть выше 70 долларов за баррель теперь никогда не поднимется. Этому есть две причины. Первая – вслед за обычной нефтью доминировать идет сланцевая нефть с себестоимостью 46 долларов в добыче. Но на сегодняшний день третья альтернатива вышла – это синтетическая нефть. Путем химических добавлений древесины наука уже научилась получать, ее себестоимость 80 долларов. Теперь стоит дилемма – если мы выше 80 долларов поднимем цену, то однозначно уже будет доминировать синтетическая нефть, которая экологически чище, она не приносит вреда земле и состоит из переработанных отходов.
Цена на нефть будет колебаться, наверное, между 50 и 70 долларами. Дальше коридор не дадут – это уже экономический такой взгляд. Нам – что инвесторам, что добывающим компаниям, что сервисным – надо научиться работать в этом коридоре, понять эту реальность, от которой мы никуда не убежим. И инвестор должен знать, что былые цены за 150 долларов за баррель уже никогда не вернутся – это ушло, теперь будет только в ретрорассказах и мечтах инвесторов, это американцы осознают.
Другой вопрос – как при такой цене больше заработать. Не секрет, что инвесторы ведут политику репатриации прибыли разными способами. Мы до этого наблюдали два пути. Первый путь – это завозить инвестиции и через свои дочерние компании вывозить обратно, но в то же время финансовая нагрузка остается у нас в Казахстане. Второй путь – побольше вложить денег и побольше забрать за эти деньги сырья. Поэтому то, что сейчас происходит, конечно, ни сам оператор ТШО ("Тенгизшевройл". – Ред.), ни Chevron официально еще не подтвердили увеличение бюджета. Да, идут жесткие переговоры между "КазМунайГазом", Chevron и Министерством энергетики о том, что это увеличение надо доказать. В связи с чем бюджет проекта на предполагаемую сумму в 8 млрд долларов вырастает?
Проект готовился долгие годы, и в конце концов мы пришли к тому, что каждый раз одно и то же повторяется, что с Кашаганом, что с другими проектами. Всегда было так. Поэтому, пока официального подтверждения не дали, я считаю, что они должны доказать эти 8 млрд долларов, публично притом – из этого секрета не делать, потому что они за эти деньги забирают наши недра, наши богатства. Поэтому народ должен знать, в связи с чем это происходит и что будет иметь Казахстан от этих 8 млрд долларов. Хорошо, мы отдали им на 8 млрд сырую нефть, даже при цене 60 долларов за баррель любой экономист может посчитать, какую выгоду после этого получает инвестор. С этих 8 млрд, которые будут из-за увеличения, казахстанская доля какая будет? Если она будет разыгрываться между казахстанскими компаниями и казахстанские компании получат импульс и возможности для развития, то мы не против. Но если опять же эти 8 млрд будут разыгрываться между иностранными компаниями и обратно вывозиться за рубеж, то мы не согласны.
Есть две проблемы на Тенгизском проекте. Первая проблема – это сроки, по которым мы на сегодняшний день реально опаздываем. Проект вовремя не будет запускаться, в нашем предыдущем интервью мы это обсуждали. Вторая – это реальное увеличение бюджета. Поэтому сейчас идут активные переговоры. У меня на этот раз в Атырау не получилось встретиться с руководством ТШО, так как они были тоже в заграничных командировках вроде.
– Хотелось бы узнать, что там происходит с технической точки зрения, потому что непонятно было в отчетности Chevron. Проектированием ПБР с 2011 года занималось СП KPJV, где участвовали Казахстанский институт нефти и газа, Fluor, WorleyParsons, "Казгипронефтетранс". Это их недоработка была какая-то, что в итоге увеличивается бюджет проекта на 8 млрд долларов? Каким образом инженерные работы привели к перерасходу средств? Что было главной причиной? Сжатые сроки с 2011 года? Некомпетентность KPJV (в 2015 году бюджет проекта будущего расширения и проекта управления устьевым давлением Тенгиза уже дорожал с 23 млрд до 38 млрд долларов. – Ред.)? Кем было принято решение о проектировании со стороны KPJV, который предложил решение по изготовлению и строительству модулей в Южной Корее, хотя их можно было бы в Тенгизе строить? Могли ли консультанты, сотрудники или акционеры, связанные с KPJV, иметь выгоду от продления сроков или объемов проектирования с точки зрения материального вознаграждения, ведь оплата идет по табелям?
– Во-первых, в 2011 году цена на нефть и курс тенге были совсем другими. Проект велся в другой плоскости – это первое. Второе, сколько мы уже говорим об этом, и делают вид, что не слышат нас, или же реально не слышат нас: на сегодняшний день в Казахстане есть вакуум в среде проектных компаний. Есть мелкие компании и есть большие компании. Среднего слоя нет.
Само проектирование проходит в пяти этапах. Казахстанские компании все задействованы в конечном этапе – адаптации. Мне кажется, что совместное предприятие, которое было создано, оно было создано для того, чтобы получить тендер. Насколько казахстанские компании участвовали в детальной разработке – это надо будет выяснять, это не наша компетенция, это должны Министерство энергетики, "КазМунайГаз" проверить, насколько они были вовлечены.
Как можно проектировать, сидя в Казахстане, Арктику? Да, мы можем какие-то геологические предпосылки взять, но то же самое и произошло. Окончательный проект делался в Америке или Европе. С реалиями казахстанской местности они не были знакомы. Можно сказать, что не изучали, раз такие проблемы всплывают. Даже по дороге, которая ведет от поселка Кульсары до Тенгиза, есть проблемы, потому что она однополосная. С учетом того, сколько там людей, техники перемещается, хотя бы эту дорогу можно было бы расширить, но нет.
Вот эти мелкие непродуманные решения нас сегодня привели к таким проблемам. Не скажу, что большая проблема, конечно, Chevron не та компания, которая начатое свое дело оставит на полпути. Они однозначно закончат проект. И в первую очередь казахстанская сторона должна быть заинтересована в том, чтобы этот проект был закончен. От того, что он сейчас станет бородатым объектом, никто не выиграет.
Другой вопрос: почему мы все время отдаем сливки иностранным компаниям? Почему наши компании не могут – специально иностранные компании это делают? Для того чтобы не выросли нормальные, отвечающие всем стандартам проектные институты. Крупные проектные компании только используются для того, чтобы получить тендер и говорить-отчитываться перед казахстанскими госорганами о том, что "да, мы взращиваем". Однако ни для кого не секрет, что, если не будет среднего слоя, что в государстве, что в бизнесе, это будет очень слабое государство и слабый бизнес. Мы можем в открытую сказать, что у нас проектные институты очень слабые, потому что занимаются только адаптацией, а в решениях не принимают участия.
Почему дороговизна? Потому что они не изучали в полной мере промышленный потенциал в Казахстане, что есть в нашей стране. Вместо этого они, конечно, предпочли транснациональные компании, мировые бренды, но оказалось, что "Ерсай" (казахстанская компания "Ерсай Каспиан Контракторс". – Ред.) тоже брал какую-то часть модулей. Он выполнил в срок и качественно, а Daewoo на сегодняшний день очень сильно опаздывает. Но на модули было потрачено не менее 12 млрд долларов.
– Это, получается, недоработка в Южной Корее?
– Сейчас официально мы не можем заявлять об этом, расследование мы не вели. Это прерогатива самого акционера и оператора, который платил, он же заказчик. Мне кажется, если они ошиблись в выборе подрядчика, то должны открыто признаться в этом. Так как они живут в этой стране, зарабатывают в этой стране. Они каждый день общаются с этим народом и должны дать четкое разъяснение. У нас каждый раз, когда что-то подобного рода происходит, инвесторы и операторы принимают позу страуса. И закрытость не красит ни операторов, ни инвесторов, в то же время смуту вводят в обществе. Мы начинаем гадать, почему это произошло, чем это закончится.
Если уже это произошло и общественность это обсуждает, то четкая позиция операторов и инвесторов должна прозвучать, и данный процесс государственные органы должны проследить, мы же стремимся к открытому обществу. В то же время каждый казахстанец имеет моральное и материальное право претендовать на богатство этих недр.
– В теории да.
– У нас в Конституции записано так, и не только в теории, мы должны к этому стремиться.
– Что касается KPJV – там действительно были недоработки какие-то?
– Ну конечно. Если на сегодняшний день идет опоздание, допустим, если строители опоздают при наличии нормального проекта, то их штрафуют. Опоздание в связи с чем может происходить, если логически думать? Первое – недоработка проектирования, оно не адаптировано правильно, и начинают его уже по ходу менять. То, что меняется, должно согласовываться с государством, необходимо взять новые разрешения на новый проект, и это все отнимает время.
Вторая причина для опоздания – это несвоевременная поставка заказанного оборудования или товаров, в частности сейчас модулей. В прошлом году должно было уже в ноябре поступить это все. Уже год прошел. Пока, типа, они отправляли, Волгодон (судоходный канал в России. – Ред.) закрыли. Я даже слышал о том, что первый, второй, третий модули пришли, потом за ними должны были идти четвертый, пятый, а они, наоборот, отправили седьмой, восьмой.
– Не собираются?
– Ну как, если четвертого и пятого нет?
– Будут ли менять коней на переправе – проектные институты?
– Нет, абсолютно не будут менять.
– Строительства модулей на Тенгизе не будет?
– Исключено абсолютно, потому что деньги проплачены, теперь стоит вопрос получить заказ качественно, не вовремя – этот пункт уже убрали, а просто качественно.
– Эти 8 млрд долларов, что там за затраты? Это изготовление или доработка какая-то?
– Вот о чем идет спор – прямо с 37 млрд поднялось моментально до 45 млрд долларов. В чем причина? Не объясняют. Я планирую встретиться с руководством "КазМунайГаза", они недавно только прилетели из Хьюстона, разговаривали с Chevron, постараюсь уточнить.
– Вы коснулись темы изготовления модулей в Южной Корее. Но я хотел бы уточнить, когда и почему было принято решение об их сборке именно там? Каковы были преимущества данного решения с точки зрения сроков и бюджета, были ли ему альтернативы? Действительно ли строительство модулей в Южной Корее, а не на месте, как в проекте второго поколения, сейчас потребовало увеличения затрат и удлинения сроков? Сколько можно было сэкономить по бюджету и срокам, если бы принималась местная альтернатива? Насколько было оправданно такое решение с учетом последнего решения Chevron об увеличении расходов и затягивании ПБР? Ведь все затраты на сборку модулей можно было бы освоить в экономике Казахстана, а не в Южной Корее, с большим участием местных компаний.
– Есть две причины, которые не позволили нашим более 10 заводам, которые изготавливают в Казахстане модули, получить данный заказ. Первая причина – операторы не до конца, поверхностно изучали казахстанские компании. Вторая причина – государственные органы до конца не довели это дело. Миллионами причин объясняли, что Daewoo на сегодняшний день – лидер в этой отрасли, что своевременно это сделает – это был вывод заказчика. Заказчик не изучил казахстанский потенциал, казахстанские госорганы не смогли добиться, чтобы максимальная сумма из этих 12 млрд осталась нашим производителям. Представьте себе, если бы хотя бы 30% от этих денег, мы оставили бы 4 млрд долларов в Казахстане, то какой импульс получило бы производство Казахстана. Однозначно бы по цепочке миллион за миллионом тысяча компаний могла бы появиться.
На сегодняшний день такой же спор у нас идет с NCOC, который хочет модули заказать в Китае, но мы уже в принципе знаем подходы торга. Мы говорим: хорошо, в Китае если настолько дешевле, даже если плюс с транспортировкой, то покажите на сколько, цифру. Казахстанские компании сделают так, чтобы у них было дешевле. А они только две причины говорят: первая – казахстанские компании очень дорогие, второе – у них история очень маленькая, мы боимся, реально ли казахстанские компании взятые на себя обязательства выполнят вовремя и качественно. Типа говорят, но "Ерсай" же выполнил свою часть, нет уже причин бояться, все должно происходить в первый раз. То, что они не доверили, значит, у них психология внутри сидит у инвесторов и операторов – недоверие к казахстанским компаниям. Это специально или это экономически выгодно для них – мне кажется, второе. Это экономически выгодно для них – не доверять и постоянно показывать казахстанские компании ниже среднего. Потому что есть политика инвестирования и вывоза денег.
– Насколько я помню, когда бюджет ПБР был 37 млрд долларов, то казахстанские товары, работы и услуги составляли 12 млрд долларов. Если затраты вырастут до 45 млрд долларов, то местное содержание на такую же сумму и останется?
– Вообще, в принципе, мне хотелось бы, чтобы эти 8 млрд остались в Казахстане. Потому что платить будем мы 8 млрд, не Chevron, не ТШО – платить будем мы, народ Казахстана. Поэтому все эти 8 млрд должны остаться в Казахстане – такова моя принципиальная гражданская позиция. Но если мы не знаем, на что хотят потратить, в связи с чем происходит это увеличение на 8 млрд, то откуда мы можем знать, сколько они планируют оставить в Казахстане, если даже они не говорят, в связи с чем это происходит. Информация запоздалая у нас, очень запоздалая. Что по проектам – проектирование проходит, в строгой секретности все сделали, иностранные компании подготовились под этот проект, потом заходит Казахстан – просто ставят в известность, что будет такой-то проект, объем такой-то, в тендере будут участвовать такие-то компании – вместе с проектом они проводят стратегию его реализации, и уже все основные ключевые переговоры произошли. Казахстанцам остается надеяться только на субподряд. Поэтому, если мы не знаем, куда и зачем они хотят потратить эти 8 млрд, мы откуда знаем, что они планируют. Это первое. Второе, по 12 млрд – я не уверен, что они смогут показать, что 12 млрд все-таки осели в Казахстане и казахстанские компании получили развитие после этого. Мы ведем учет, но не видим, что благодаря этому проекту мы взрастили пять компаний, я не могу назвать. Если 12 млрд осталось в Казахстане, то должен же быть результат фактический.
Если те компании, которые были задействованы на этих проектах и заработали хорошие деньги, у них должно было быть развитие – квалификационное, техническое оснащение, рост в мировом рейтинге. Но я не могу назвать ни одну компанию. В открытую могу задать вопрос генеральному директору ТШО: "Благодаря этому проекту сколько казахстанских компаний взрастили и сколько из них смогли взять квалификацию, чтобы экспортировать свои услуги?" Она (гендиректор "Тенгизшевройла" Имер Боннер. – Ред.) не назовет ни одной компании.
Данияр Сериков
